– Стоит ли ехать из за одного храпа?

– Не-ет, у нас не только храп... у нас чего только нет! Например, в соседнем зале от Фисаковой дежурит Лапченко Вера Герасимовна. Она, знаете, не только не спит, а наоборот: во все свой нос норовит сунуть! Которые до нее не касаются дела, и те обсуждает!

– Получается у вас: кто спит - нехорошо, а кто не спит - тоже нехорошо...

– Не придирайтесь, товарищ! Вы отлично понимаете, что я хочу сказать!.. Теперь: служи-тельницы Бубукина, Ихтышева, Чечевицына - ну, эти, видите ли, не желают поддерживать мое заявление...

– Какое заявление?

– Да о безобразиях же! У нас в музее безобразий - полно, я же вам битый час открываю глаза, а вы не хотите понять!

И тут меня осенило. Я закивал головою и заявил:

– Вполне с вами согласен. Ваш музей лучше всего закрыть! Да-да!

Брызжейкина выпучила глаза. Нижняя челюсть у нее отвалилась.

– Как, то есть, "закрыть"?..
– произнесла она с испугом.
– А я куда же денусь? Мне еще до пенсии знаете сколько лет?..

– А вы перейдете в другую организацию.

– Да что вы!.. Кто же меня возьмет при такой характеристике?!

– А вы думаете, у вас характеристика будет... тово... не слишком хорошая?

– Ужас! Ужас, что они мне понапишут!

– Но согласитесь, если весь коллектив у вас такой нездоровый, какой же смысл оставлять всех на месте? Мы добьемся, чтобы разогнали...

– Кто вам позволит?!
– завизжала вдруг ретивая воительница за правду.
– Да я на вас, вы знаете, чего и куда настрочу... вы у меня... я вас...

Брызжейкина, сгребая свои бумаги, совала их поспешно в сумку. Теперь она просто рычала:

– Придумал тоже! "Закрыть"! Да я тебе так закрою, что ты своих не узна...

Я нашел в себе силы скрыть улыбку и строгим голосом заметил:

– Нет, нет! И не просите! Раз у вас подобрались такие плохие люди, всех уволим и закроем ваш музей обязательно! Материалу у нас достаточно: вы же на всех написали. Значит, теперь это дело повернуть совсем нетрудно!

Брызжейкина завыла и кинулась было на меня. Но потом опомнилась и, отступая к двери, проголосила:

– Забудьте все, что я вам тут наговорила! Забудьте! И что я писала, тоже все позабудьте! Я погорячи... пошутила я! Вот именно: то была веселая шутка... Музей у нас - просто замечатель-ный... А коллектив... Боже мой! Да где вы еще встретите такой прекрасный коллектив? Ну, где??!! Нету такого коллектива во всем мире!

Она исчезла в дверях, а я дал волю смеху.

Но вот что меня тревожит: эта Брызжейкина - дура. И склока у нее пустяковая. А ведь водятся кое-где склочники матерые. Их на такой примитивный способ не купить... А как бы хотелось, чтобы все склочники испугались и раскаялись в этом поганом своем ремесле. Очень хочется!

ЕДИНОМЫШЛЕННИКИ

Крякин, директор довольно значительного завода, занимающего видное место не только в городе, но и в областном и даже республиканском масштабе, сидел за столиком вокзального ресторана и не спеша уничтожал заказанный им антрекот. А за соседним столиком опустился на стул очень бедно одетый гражданин, давно не стриженный и давно не бритый, с тревожным взглядом бегающих глаз. Спросив себе винегрет и порцию вареной вермишели, гражданин принялся осматривать зал, украшенный пальмами в деревянных гробах, поставленных, как говорится, "на попа"; ядовитыми по краскам натюрмортами в рамках с узорным рельефом; стойку с засохшими образцами закусок... По пути от натюрморта к пальме глаз гражданина скользнул и по солидной физиономии товарища Крякина.

– Никак - Крякин?

Поколебавшись немного (стоит ли поддерживать разговор с такой личностью и в таком тоне?), директор ответил:

– Допустим - товарищ Крякин... (Интонацией он подчеркнул, что без добавления слова "товарищ" называть его неучтиво: не такого масштаба он человек, чтобы для кого-то быть просто Крякиным.)

Но гражданин не обратил внимания на эту поправку. Он подался поближе к Крякину и с нескрываемым интересом спросил:

– Выпустили?!

– Что - выпустили?
– величественно уронил Крякин.

– Да не "что", а - кого... Тебя вот... вас! Вас уже выпустили?

– Откуда меня должны были выпустить?
– с недоумением произнес директор.

– Известно - откуда. Из тюряги ты сам - давно? (Гражданин так и произнес это слово: тю-ря-га - что, как известно, означает тюрьму на языке уголовников.)

Крякин покраснел и отвернулся от гражданина всем корпусом. Только минуты через три он выдавил из себя:

– Вы, гражданин, думаете, что вы говорите? А то ведь и милиционера кликнуть недолго!

– Нашел чем меня пугать!.. Я - уже в порядке. У меня ксива есть и с печатью: отсидел, что мне положено по приговору, полностью!.. Видал?
– И гражданин вытащил шершавой рукою из недр подкладки своего одеяния (в котором можно было при известном напряжении узнать нечто, бывшее когда-то пиджаком) затрепанный клочок грязной бумаги...

Крякин демонстративно отвернулся, показывая тем, что беседу продолжать он не намерен. Но гражданин не успокаивался. Засунув обратно свою "ксиву", спросил: