Шрифт:
Уже “осмотрев” всю поляну, Руни упорно избегала того, кто был должен изменить ее жизнь. Она даже не попыталась рассмотреть его. Подключаясь к мыслям и чувствам собравшихся, Руни узнала, что незнакомца зовут Орм и что он — Победитель серого Бера из чащи. Но почему-то ей было непросто включиться во всеобщий восхищенный порыв. В душу Руни вползал непонятный страх.
— Я боюсь? Но чего? Пробуждения чувства? Ошибки? — невольно спросила она себя, но ответа не было.
…Спрыгнув с коня, Орм направился к Свельд, и нежданно Руни решилась. Она не могла бы сказать, что ее подтолкнуло: желание чуда или любопытство, но только, когда он склонился к ее сестре, Руни сняла свой защитный барьер и раскрылась для чужих чувств. Она верила, что сумеет справиться с ними.
— Мне лучше узнать все сейчас, чем потом. Я должна ему верить! Герой неспособен… — обрывком наивной мысли мелькнуло в мозгу перед всплеском мучительной боли, вдруг вновь расколовшим сознание.
Ей показалось, что земля вздыбилась, небо рухнуло вниз, а деревья вдруг заплясали. Кровавая муть затуманила взгляд и, свернувшись клубком, она соскользнула на землю, выпустив руки сестры.
— Руни! Руни! Очнись! Что случилось? Что с тобой? — Свельд была рядом, но голос шел как бы издалека. В нем звучал неприкрытый страх, но подняться не было сил.
Металлический привкус крови во рту, чувство сильной, мучительной тошноты… Полотенце, смоченное в воде, помогло прийти в чувство.
— Ответь мне, что с тобой?
Приподнявшись и прижимая холодный жгут к голове, Руни тихо ответила:
— Ничего.
Она знала, что винить в происшедшем было некого, кроме себя. “Разве можно так глупо… Зачем я раскрылась? Ведь люди…” Нежданно ей стало тоскливо и холодно.
— Руни, не надо мне лгать, я же вижу!
— Не бойся, Свельд, мне уже хорошо. Просто трудно так сразу избавиться…
Руни не стала объяснять, от чего, потому что Свельд поняла ее. (Она знала, как остро сестра реагирует на чужое сознание.)
— Ты раскрылась?
— Да.
— Это тот, с золотыми глазами? Он просто ужасен! Ты знаешь, увидев его возле Топи, я сразу же поняла…
Конец фразы Руни уже не дослушала, так как ей снова сделалось нехорошо. Убежденность, звучавшая в тоне сестры, позволяла не вдаваться в подробности и избежать объяснения.
— Пусть Свельд считает, что угадала. Так лучше! — мелькнула усталая мысль, вызывая новый прилив тошноты. Руни знала, что вряд ли решится сказать ей всю правду…
«Ты просто не любишь людей, если можешь так говорить о нем! Он же спас меня! Спас!» — прошептала бы Свельд, отвернувшись, чтобы скрыть набежавшие слезы. И Руни не смогла бы ее убедить, что не лжет.
…Шок, перешедший в презрение… Гнев, отвращение, ярость под маской показной доброты…
Эти чувства обрушились в душу, ломая ее, как стремительный черный поток, разрушающий всех и вся, уносящий жизнь, а Свельд не ощутила этого, не поняла… Может, все-таки и ощутила, но сразу простила его, оправдав. Не случайно, уже уходя, она прошептала ей:
— Знаешь, Вождь ждал ведь тебя, не меня…
…Ждал одну, а увидел другую… Ты помнишь, Свельд, мы когда-то искали золотисто-зеленых птенцов, а увидели норку розовой мышки с мышатами… Разве мы рассердились на них? Разве мы ненавидели маленьких мышек за то, что они не зеленые птенчики? Так почему же тогда… Почему…
…Два человека у дромма на зеленой поляне, как в песне: враг, злодей и спаситель- герой… Смерть и боль, боль и смерть… Почему? Почему даже лучший…
Губ Руни коснулась деревянная чаша с водой. Приоткрыв глаза, она сразу увидела Свельд и постаралась улыбнуться ей:
— Знаешь, мне уже лучше.
Присев к ней на постель, сестра осторожно прильнула щекой к ее бледной руке.
— Я ведь так за тебя испугалась! Знаешь, Руни, наверно, я была не права. Ты не можешь жить с людьми, и я не смею заставлять тебя. Если любое, совершенно случайное прикосновение к их подсознанию вызывает такие муки, то лучше тебе оставаться в лесу. А гадание… Мало ли может придумать деревенская знахарка?
Ее голос был удивительно нежен, взгляд излучал теплоту.
— Ты прости меня, Руни! Мне очень тоскливо в лесу, жизнь проходит без всякого смысла… В деревне у наших ровесниц уже есть дети, а тут… Я недавно ходила туда. Мне разрешили подержать малыша. Он был толстенький, теплый, живой! Мне безумно хотелось такого же. Вот я и подумала: если мы уйдем к людям, то у нас с тобой тоже будут дети. Свои! Мне показалось, что ты захочешь… Прости!
Руни очень хотелось ответить ей, но почему-то она не решилась. Наверное, ей помешало чувство вины, что нежданно нахлынуло в душу.