— Для такого дела и себя не жалко! — решительно сказала Даша.

Он обрадовался и решительности тона и словам. И Мефодич и Синенький помогали, жалея его. А жалко ли себя?

— Не жалко! Не жалко! — подтвердил Сережа. Сережа ждал, что она просто хорошая слушательница, безмолвная и покорная. Но слова ее были твердыми, и глаза смотрели непреклонно с ее девчоночьего лица.

Они еще посидели, следя, как разгораются огни за рекой, как проступают на небе первые звезды.

В Люде, в Нине, во многих других девушках Сережа чувствовал темное, настороженное, зыбкое. В Даше все было открыто ему, все ясно и все надежно.

Когда они поднялись в парк, под деревьями уже загустели тени и фонари горели ярко.

Из кино выходили люди.

— Как раз сеанс начинается. Пойдем? — предложил Сережа.

— Вдвоем?

— Ну так что же? — Совестно.

— Чудачка! Ведь мы не воровать идем!

Когда он взял билеты, она стала совать ему трешницу.

— Что у меня, своих денег нету?

— Смешная ты. Неужели никогда не ходила в кино с ребятами?

— Я в компании ходила.

— Какая разница?!

Но разница была. В полутьме лицо и глаза с робким, взволнованным взглядом светлели у его плеча. «Увидят знакомые ребята — станут подшучивать. Она и отшутиться не сумеет: совсем еще молоденькая». Он забеспокоился о ней, но не отодвинулся, а наперекор этому беспокойству наклонился и взял ее за руку. Деревянная ладошка осталась лежать у него в руке. Он поглаживал шершавые пальцы и заметил, как испуганно дышат полураскрытые губы. Ему захотелось поцеловать ее в ямку возле губ; он низко наклонился, она не шевельнулась, но глаза ее взглянули с таким страхом, так затрепетали ресницы, что он отстранился. Страх ее был так же понятен ему, как и все в ней. Он перестал гладить руку и дружески сжал, чтобы успокоить… Даша стала дышать ровнее, но когда кончился сеанс, то же испуганное, женственное выражение увидел он в потемневших глазах, и румянец ее был пугливым: то гас, то разгорался.

Даша не захотела идти с ним под руку, но держалась спокойно и говорила с той же наивной, но разумной твердостью, которая и удивляла его и нравилась ему.

Прощаясь, он опять задержал ее негнущуюся ладошку.

Ему снова захотелось поцеловать Дашу, но он пожалел ее.

— Хорошая ты девчонка, Даша. Давай с тобой встречаться. Пойдем на концерт в субботу? Договорились? Пойдем?

— Я не знаю…

— Чего не знаешь?

— В какую смену, не знаю.

— Ну, сговоримся на неделе.

«Славная девчонка!»—думал Сережа. Он чувствовал себя отдохнувшим и уже нетерпеливо ждал того часа, когда примется за новый, исправленный кокиль.

Даша вошла в комнату на цыпочках. Она боялась разбудить Верушу, боялась ее вопросов, боялась самой себя. Но как ни тихо она раздевалась, Веруша проснулась, села в постели и протянула:

— Ой, гулёна, гулёна! И где же ты была допоздна? Я тебя в парке искала.

Даша поспешила погасить огонь, чтоб Веруша не увидела ее лица, и нырнула в постель к Веруше. Подруга обняла ее.

— Сознавайся, где ты была?

— В кино. — С кем?

— С Сережей.

— С каким Сережей? — догадываясь и не веря, спросила Веруша.

— С ним… с Сугробиным…

— Ой? И весь вечер с ним?

— С ним.

— Про что ж вы разговаривали?

— Про кокиль он мне рассказывал. Ах, Верунька, он такое сделает, что и министр не в силах! Я всегда знала: хороший, ну, прямо всех лучше! Это и все знают. Но он такой… Я тебе даже выразить не могу!

— А кроме кокиля-то про что говорили вы? — с жарким любопытством допытывалась Веруша.

— Мы потом в кино сидели. — Даша до шепота понизила голос: — А как прощались, он говорит: «Давай с тобой встречаться». Он на концерт приглашал в субботу…

Она замолчала. Молчала и Веруша, обдумывая и понимая важность происходящего.

— Что ж теперь будет, Веруша? — Даша откинулась на подушки. — Что ж теперь будет?..

— Ты постой! Ты скажи мне… как это все у вас? Спроста или неспроста?

— Ой, не знаю я, как он думает! Не знаю, не знаю!

— А ты-то? Ты-то сама как?.. Ты спроста или нет?

Даша ткнулась в шею подруге горячим лицом, прижалась к ней тоненьким, беспомощным телом. И, видя Дашину небывалую растерянность, Веруша забеспокоилась, заговорила непривычно властно:

— Ну, говори! Говори, Дашка, я тебя спрашиваю!

— Неспроста я… — в ухо подруге дохнула Даша.

— Батюшки! — Веруша притянула ее к себе. — Влюбилась, Дашка? И в кого! Батюшки!

— Верунь, ведь он…

— Ну? Ну, говори же!

— Ведь он меня… за руку держал… в кино…

— А ты?

— А я сижу и сижу! — отчаяние прозвучало в Дашином голосе. — Сперва вроде совестно было убрать руку. Уберу — будто в худом заподозрю. За что ж мне его обижать? А потом… Вроде уж поздно убирать-то. Сижу — и шелохнуться не в силах.

Опять обе замолчали, и Вера слышала, как в самый бок ей стучится Дашино сердце.

— Веруша, — сказала Даша и решительно села в постели, — ведь я ему так… для времяпрепровождения? Разве я не понимаю! Нет равенства между нами. Надсмеется ведь он надо мной!

— Надсмеятся не надсмеется, он парень порядочный.

— Так он не нарочно! Уже так само получится. Ведь вон он какой! Он все книги про кокиль прочитал, какие и инженеры не читают. Он все поспевает. И учится, и работает, и для государства изобретает. Что я перед ним? Для времяпрепровождения, к случаю, в кино пригласить. А я? Обдумай ты за меня со всей ответственностью. Я и мысли растеряла.