— Там наша община, — сказала она и попыталась обойти Харитона, но он преградил ей путь.

— А скажи-ка, сестра Дария, не знаешь ли ты под Меджибожем молодую боярыню, вдову по имени Дарина?

Харитон впился взглядом в ее лицо, а она, отвернувшись, сделанным равнодушием ответила:

— Слышала о ней, но не видела ни разу.

— И я слышал об этой красавице. Мне рассказывал Гурий Ярунович, когда мы проезжали мимо тех мест. Вот, говорит, живет здесь такая — собой хороша, да только не в себе и, говорят, приносит несчастье.

Дарина все еще пыталась сохранять спокойный вид, но чувствовала, как горячий румянец разливается по лицу и выдает ее. Конечно, теперь у лисоподобного Харитона не останется сомнений в том, что сестра Дария и боярыня Дарина — одно и то же лицо. И без Гурия Яруновича тут не обошлось! Дарине стало до слез обидно, что даже за кратковременную радость ощутить себя молодой и желанной на празднестве во Владимире теперь вдруг последовала расплата. Кто знает, как поведет себя хитрый и опасный Харитон? Вдруг он вьщаст ее тайну старшему в караване, Луке, или другим купцам? Дарина поежилась от этой мысли и, не найдя что сказать, быстро отошла от Харитона под защиту Мартына и Калиника.

Но, к ее облегчению, Харитон молчал, только изредка лукаво поглядывал на мнимую монахиню.

Чем ближе был Сурож, тем тревожнее становилось на душе у Дарины. Она отгоняла от себя всякие сомнения в том, что Антоний может оказаться вовсе не тем человеком, которого она ищет, но сомнения не отступали. И еще она все яснее стала понимать, что возвращение Антона ничего не изменит в ее судьбе. Да, убедившись, что он жив, она может не считать себя проклятой и обреченной на одиночество, но что дальше? Какая жизнь ее ждет? Надежда на любовь столь призрачна, что о ней глупо и мечтать. Надежда на крепкое мужское плечо, на руку, способную защитить? Но даже если и встретится достойный человек, готовый быть опорой ей и Святославу, то может ли она привести сыну отчима при живом отце? А сочетаться браком с Антоном невозможно, он монах. Значит, единственное, что остается, — это иметь в Антоне своего верного друга и по-прежнему скрывать от людей, кто истинный отец Святослава. И, стало быть, — опять одиночество, а через несколько лет — уход в монастырь.

Но, отгоняя эти грустные мысли, Дарина твердила себе, что главное — найти и вернуть в дом Антона, а там уж вместе с ним и Ксенией можно будет обо всем здраво и по совести рассудить.

Красота южной природы, достигшая в июне своего полного расцвета, так восхищала Дарину, что минутами в ее сердце поднимался необъяснимый восторг и ей казалось, что жизнь еще может быть прекрасной вопреки всем бедам и испытаниям.

Однажды вечером, уже недалеко от Сурожа, с Дариной случилось странное происшествие.

Когда караван остановился на ночлег поблизости от ручья и купцы со слугами принялись ставить дорожные шатры, Дарина решила сбегать к ручью умыться, пока еще караванщики не привели туда поить лошадей.

Сдвинув платок, она ополоснула лицо чистой прохладной водой и не заметила, как волосы золотисто-русым потоком упали ей на плечи. И только услышав чей-то одобрительный возглас и цоканье языком, она вздрогнула и оглянулась. В то же мгновение перед ней мелькнуло и скрылось за кустарником узкоглазое и скуластое мужское лицо. Дарина, быстро надвинув на голову платок, кинулась к купеческому лагерю и позвала Мартына. Он встревожился при виде перепуганной и запыхавшейся боярыни, а она только и могла сдавленным голосом произнести:

— Там… в кустах… татарин… или половец…

Мартын тотчас оповестил Калиника и Луку, они велели слугам обыскать окрестности, но поиски оказались напрасными, ничего подозрительного вокруг не было обнаружено. Купцы решили, что либо сестре Дарий почудилось, либо татарин был просто нищим бродягой, пришедшим к ручью напиться.

Остаток вечера миновал спокойно, и после ужина караванщики отправились спать — кто в шатрах, а кто прямо на повозках.

Дарина ночевала в шатре со своими доверенными спутниками — Мартыном и Калиником. Она уже вошла под полог, а монах с толмачом немного задержались: их отвлек разговором Харитон, который еще во время ужина подсаживался к ним и расспрашивал Калиника о ценах в Херсонесе и Кафе. Сперва Дарину насторожила разговорчивость Харитона, но, поскольку ее он не задевал, она скоро успокоилась.

Наконец все в лагере смолкло, все уснули, только двое сторожей прохаживались между повозками.

Дарина слышала в двух шагах от себя похрапывание Калиника и Мартына, и близость этих людей, уже доказавших свою надежность, придавала ей спокойствия. Поначалу сон к ней не шел, она вспоминала вспугнувшую ее встречу у ручья, но постепенно тревожные мысли улетучивались из головы, веки тяжелели, дыхание становилось все более ровным и глубоким. Дарина не заметила, как уснула.

Зато пробуждение ее было внезапным и страшным. Она проснулась, как от толчка, и почувствовала, что чьи-то руки схватили ее поперек тела, а еще чьи-то вяжут веревкой по рукам и ногам. В первое мгновение спросонок Дарина ничего не поняла, а потом, осознав, какая опасность ей грозит, успела вскрикнуть: «Мартын!..» Дальше вместо звуков она могла издавать лишь нечленораздельное мычание, потому что большая и грубая ладонь зажала ей рот. Дарина ничего не видела в темноте шатра, только слышала сопение вязавших ее незнакомцев да мирное похрапывание Мартына и Калиника. Она отчаянно забилась в руках похитителей, надеясь хоть этой возней разбудить своих спутников, но те не проснулись.

И тут у нее пронеслось в голове: «Харитон!.. Он подлил им сонного питья за ужином!» Теперь ей неоткуда было ждать спасения, оставалось только биться, ворочаться и мычать в надежде, что услышит хоть кто-нибудь из караванщиков.

Но похитители, прорезав шатер, вынесли пленницу со стороны, противоположной купеческому лагерю, и уже через несколько шагов оказались за деревьями, где у них были привязаны две лошади. Дарине затянули рот куском ткани, потом накинули на голову мешок и перебросили через круп коня. Дальше начались мучения, уже испытанные ею однажды, семь лет назад. Но тогда она еще могла надеяться на помощь матери, слуг и крестьян, священника и, наконец, князя. Теперь же надежды не было никакой. Одна, на чужой земле, по соседству с невольничьими рынками, а поблизости нет никого, кроме Мартына, кто захотел бы ее искать… Рушились все надежды не только на встречу с Антоном, но и на свое собственное возвращение домой. В готовой померкнуть памяти мелькнули фигуры Святослава и Ксении, стоящих у дороги. Страх не вернуться к сыну захлестнул Дарину темной волной, от которой сердце готово было разорваться.