– Кто носит с собой такие суммы, Толя! Ты что, спятил.

– Да не спятил я, - занервничал Пожаров, - а жизнь толкает! Квартира уплывет!

– Ну, а я-то тут при чем?

– Помоги!

Беляев заглянул в возбужденные глаза Пожарова и одна комбинация шевельнулась в его голове.

Пожаров сам предложил подтвердить, что у Беляева нет денег. Занимать деньги для Пожарова - это и значило доказать, что сам Беляев подобной суммой не располагает. Вместе с Пожаровым он зашел на кафедру, где курили преподаватели, и при нем позвонил в профком, зная, что там всегда в сейфе есть наличные. Брусков, предпрофкома, был на месте. Беляев сказал ему, что сейчас зайдет. С Пожаровым он двинулся на второй этаж, где располагался профком института.

– Толкаешь меня на разные авантюры!
– сказал Беляев, больше показывая злобу, чем злясь.

– Не забуду!

– Только что еврея одного прорабатывали. В Израиль собрался.

– У нас тоже двое уезжают, - поддержал Пожаров и добавил: - И чего их держать? Пусть все едут!

– А этот, наш, не просто захотел уехать, а стать мучеником!

– Как это?

– Очень просто. Сам на себя наклепал, а теперь как бы за правду страдает. Еще, не удивлюсь, если в газетах об этом напишут. А нам на фига это?

– Он что, дурак?

– Почему дурак? Он как раз очень умный. Уедет не простым гражданином, а мучеником идеи! Понимаешь? Сходу получит статус политического беженца и там на эти дивиденды будет строить свою карьеру.

– Умно!
– воскликнул Пожаров, снимая с головы шапку. Он только теперь догадался ее снять. А на кафедру заходил в шапке. От волнения, наверно.

– Пусть, конечно, едут, - задумчиво сказал Беляев.
– Но только жаль денег, которые мы тут на них тратим.

– Все равно наши дипломы там не котируются, - сказал Пожаров.

– Я не об этом. Я о том, что нельзя на них ставку тут делать.

– Это да.

– Ты поставишь на него, а он завтра уедет. У дверей профкома Беляев попросил Пожарова подождать, а сам нырнул в кабинет председателя, маленького, толстого Брускова.

– У тебя, Боря, пять штук до утра в несгораемом шкафу найдется?
– с порога спросил Беляев.

– Сейчас посмотрим, - сказал Брусков, открыл сейф и извлек из него коробку с деньгами.

– Невооруженным глазом видно, что есть, - сказал Беляев и сунул руку в деньги. Через минуту он уже был в коридоре.

– Пойдем в сортир, что ли, - сказал он Пожарову.
– А то тут народ бродит.

В уборной Пожаров закурил и предложил сигарету Беляеву, но тот отказался.

– Когда отдашь?
– спросил Беляев, передавая пересчитанные пять тысяч Пожарову.

– Сказал же, как с Григорьева получим! На следующей неделе.

– Хорошо. Не подведи!

– Завтра "бабки" отдам за квартиру и сразу - к нему!

– Не подведи!
– еще раз повторил Беляев.
– Я на неделю взял. Деньги общественные, сам понимаешь.

– Конечно!
– пробасил Пожаров.

Они вышли из уборной и Беляев проводил его до лестницы. Удивительное дело, думал Беляев, все получилось так естественно, что Пожаров в самом деле поверил, что у него нет денег. Просто замечательно, что так получилось. Это жизненная дорога, с которой нельзя сворачивать. Никакой откровенности в этих делах быть не может и не должно быть.

Он вернулся на кафедру, взял билеты, экзаменационную ведомость и пошел в четыреста седьмую аудиторию, в которой должен был принимать экзамены Сергей Николаевич. Студенты толпились возле этой аудитории. На стульях лежали пальто и сумки. Первая партия сдающих уже была в аудитории.

Беляев сел за стол, разложил билеты, предложил тянуть находящимся в аудитории, а сам все думал о Горелике и о том, как ему самому, Беляеву, удалось ввинтить эту "ностальгию". Он как бы бросил баскетбольный мяч, не целясь, и попал в корзину. Попадай, не целясь. Он так это экспромтом сказал и попал. Значит, действительно у евреев в душе это чувство живет, чувство постоянной ностальгии. Ты сам здесь укоренен, плохо тебе или хорошо, но ностальгия тебя не мучает. А что, если бы сейчас Беляев сидел здесь, а родина его была бы где-нибудь далеко. Что бы он чувствовал? Наверное, какое-то сладостное нетерпение, как перед встречей с любимой.

Первый подготовившийся студент сел к его столу напротив. Беляев взял у него билет, пробежал вопросы глазами и принялся слушать.

– ... расчет изгибаемых железобетонных элементов производится в две стадии: сначала определяется напряженно-деформированное состояние элемента под действием внешней нагрузки, затем производится подбор сечения арматуры, конструирование, дается непосредственная оценка прочности конструкции, бормотал студент, а Беляев видел Горелика в роли Иисуса.

Почему, собственно, Иисус не мог выглядеть так, как Горелик? Вполне мог. Собственно, описания внешности в Новом Завете не дается. А художники рисуют эдакого красавца русоволосого, голубоглазого, как будто Христос был русским.