Шрифт:
– Ты - христопродавец! Ты землю и людей попираешь! Ты грязную ханскую доску рядом со крестом носишь!
– Да есть ли, сотник, крест-то на нем?
– спросил Елизар.
– А вот и узрим без прометки!
– Капустин ухватил Некомата за его белоснежное иноземное платье.
– Ишь он в иноземну тканину заоболокся, яко мертвец! Мертвец и есть!
– Отпрянь!
– Я те отпряну! Вот так! Вот!
Капустин рванул одежку на груди Некомата, а надорвав - дернул прореху вниз, до седла. Голое жиреющее тело купца обнажилось, забелело меж сермягой челяди.
– И ты еще носишь крест православный? Затвори уста - нос подковою на затылок загну! А ну, агарян-ский помет, правь до избы бронника Лагуты! Все поделки его до единой отдать доброму кузнецу!
– Ты умрешь по ханову слову...
– Ах ты прорва сотонинска! Изрублю!
Капустин рванул меч - Некомат скатился с коня и побежал на мост, потрясая рваниной. Кмети Капустина без команды кинулись за ним, столкнули на землю, подняли и повели к начальнику.
– На агарянску заступу уповаешь? А?
– наклонился с седла Капустин. Некомат молчал.
– А ну, веди татей своих ко избе Лагуты! Ну!
Челядь Некомата послушно поплелась во главе с хозяином. На месте остался только Жмых. Он стоял с застывшей улыбкой, будто напряженно следил за весами - куда пойдет чаша. Капустин подъехал к нему и с маху влепил ему ладонью по уху. Жмых рухнул в пыль и не шевелился.
– Не убил ли, Григорья Иваныч? И пятой не дрыгнет, яко мертв.
– Отойдет к покрову... А вы спровадьте татей да проверьте, все ли они отдали холопу Володимера Он-дреича! Я поехал во Кремль с Елизаром...
– Он оборвал себя, глянул на Халиму и нахмурился.
– А ей вели идти, где была!
...В стольной палате сбирались первые сумерки. Великий князь сидел с братом своим и зятем. Митрополит был тут же. Серпуховской.. Боброк одобрили затею Дмитрия, только митрополит Алексей поупрямился, но дело не ждало, и он отписал епископу Сарайскому, владыке Ивану, что едет к нему монах Чудова монастыря.
Монашеская одежда уже ждала Елизара Серебряника.
* * *
Соседи-кузнецы разбрелись от избы Лагуты поздно, еще поздней укладывались спать Бронники. Халима не пила и не ела в тот вечер и сидела в углу у порога, как затравленная. Лагута, совсем было потерявший голову, выгнал бы, наверно, ее, но несчастье немного отступило - вернулись все поковки, злодей Некомат предстал тут порванным, - и Лагута помягчал, не выгнал Халиму, но ворчал долго:
– Ума рехнулся Елизар: сам едва из полону утек, гол, как сокол, а хомут надел. Чего в ней? Нет бы нашу взял, наши бабы белы, что те сахар, татарва-та недаром вызарилась на их - чуют коротки носы, где лучше пахнет. Ишь, сидит, не ложится и спать.
– До сна ли ей!
– вздохнула Анна, но тут же насторожилась: - Идет кто-то! Елизар!
Еще не отворилась дверь, а она уже услышала шаги брата.
Елизар не вошел - ввалился в избу.
– Анна! Подымайся! Где лучина? Огонь взгнести надобно!
Халима уже была рядом и как кошка ластилась к нему, беззвучно плакала, чтобы не рассердить угрюмого хозяина.
– Елизар, уймись!
– подал голос Лагута.
– Не уймусь! Подымайся и ты! Ишь, лежебока! Лагута не желал понимать шуток, хотя и слышалось в голосе Елизара веселье - до шуток ли ныне? Все же поднялся, дабы поссориться с беспокойным нахлебником раз и навсегда. Но когда он вышел из-за рогожного полога, увидал избу, освещенную лучиной, широкий скобленый стол, а на столе серебро, он сердито прокашлялся и сел под икону, но не спрашивал ничего и даже не глядел на серебро Елизара.
– Бери!
– сказал тот.
– Тут хватит тебе выкупить себя у Серпуховского.
Анна не выдержала - ахнула и упала в ноги брату.
Елизар отстранил ее, повернул к Лагуте - ему кланяйся, он муж и хозяин, один тянул три воза: семью, брата Ивана и его, Елизара с Халимой.
– Спасибо тебе, Лагута, что не отказал мне во крове, ныне я с тобой тоже по-людски: бери серебро! Оно не граблено, не крадено - князем дадено.
– За что те князь?
– на последнем сомнении спросил Лагута.
– За службу грядущую...
– Что за служба?
– Покуда мне то не ведомо...
– утаил Елизар " свернул разговор: - До осени послужу, а коль приглянусь - еще послужу, благо осеребрил и ухлебить готов.
– Ну, коль сам великий князь...
– Лагута дотронулся до серебра и нахмурился: - Много даешь мне.
– Все бери, мне ничего не надобно...
– Он тяжело вздохнул и высказал: - Едина у меня забота и докука - Халима...
– А чего - Халима?
– вскинулся Лагута.
– Пущай живет, разве ей тут худо? В работе не переломится. Анна ее не обидит... Чего Халима?