– Я думал, что все будет уже улажено к этому времени, - сказал дон Диего.
– Вы говорите, что все еще есть надежда?

– Я так думаю, - сказал дон Карлос, но он сомневался в этом, вспоминая выражение лица сеньориты. Тем не менее он собирался серьезно поговорить с ней по приезде домой и рассчитывал на то, что решится настоять на повиновении даже в деле выбора мужа.

Когда все любезности были окончены и громоздкая повозка уехала, дон Диего вернулся обратно в свой дом с поникшей головой: эта поза была характерна для него, когда он затруднял себя размышлениями.

Вскоре он решил, что в данный момент нуждается в обществе. Покинув дом, перешел через площадь и вошел в таверну. Толстый хозяин кинулся приветствовать его, повел на лучшее место около окна и принес вина, не ожидая приказания.

Дон Диего провел почти час, глядя через окно на площадь, следя, как проходили мужчины и женщины, наблюдая работу туземцев, то и дело поглядывая на тропинку, шедшую по направлению к Сан-Габриель.

Вскоре он заметил на этой тропинке двух приближающихся всадников, а между лошадьми третьего человека; дон Диего увидел, что от талии этого человека шли веревки к седлам всадников.

– Что это такое, во имя святых!
– воскликнул он, вставая со скамейки и подходя ближе к окну.

– Ха!
– вздохнул хозяин.
– Это ведут пленника.

– Пленника?
– произнес дон Диего.

– Туземец недавно принес это известие, кабальеро. Опять монах попался.

– Объяснитесь, толстяк.

– Человек этот должен немедленно предстать перед судьей. Говорят, что он надул торговца шкурами и теперь должен отвечать за это. Он хотел, чтобы его дело разбиралось в Сан-Габриель, но ему не разрешили этого, так как там все расположены в пользу миссии и монахов.

– Кто этот человек?
– спросил дон Диего.

– Его зовут братом Филиппом, кабальеро.

– Что такое? Брат Филипп, старый человек и мой хороший друг! Я провел позапрошлую ночь в его гациенде.

– Без сомнения, он провел вас, кабальеро, как и других, - сказал хозяин.

Дон Диего проявил определенный интерес. Он внезапно вышел из таверны и направился в помещение суда, находившееся в маленьком кирпичном здании на противоположной стороне площади. Всадники как раз приехали туда вместе со своим пленником. Это были два солдата, которые стояли на постое в Сан-Габриель, а монахи были принуждены именем губернатора содержать их и давать им ночлег.

Это был брат Филипп. Его заставили идти всю дорогу привязанным к седлам стражников, и можно было не сомневаться, что всадники ехали галопом, чтобы испробовать степень выносливости монаха.

Платье брата Филиппа было в лохмотьях, покрыто пылью и потом. Толпившиеся вокруг награждали его насмешками и грубыми шутками, но монах гордо держал голову и делал вид, что ничего не видит и не слышит.

Солдаты сошли с коней и втащили его в комнату судьи, а праздношатающиеся и туземцы толпой ввалились через дверь. Дон Диего колебался одно мгновение, потом направился к двери.
– Прочь, мерзавцы!
– крикнул он, и туземцы расступились перед ним.

Он вошел и стал проталкиваться сквозь толпу. Судья увидел его и пригласил на переднее место. Дон Диего было теперь не до того, чтобы садиться.

– Что такое? Что случилось?
– спросил он.
– Ведь это брат Филипп, благочестивый человек и мой друг.

– Он мошенник!
– возразил один из солдат.

– Если это так, то нельзя больше верить ни одному человеку, заметил дон Диего.

– Его поступки противозаконны, кабальеро, - утверждал судья, выступив вперед.
– Обвинение предъявлено, и его привели сюда на суд.

Тогда дон Диего сел, и заседание было объявлено открытым.

Человек, приносивший жалобу, был неприятный на вид парень; он объяснил, что был торговцем салом и шкурами и имел склад в Сан-Габриель.

– Я прибыл в гациенду, управляемую этим монахом, и купил у него десять шкур, - объявил он.
– После того, как я отдал ему деньги и принес товар на склад, я нашел, что шкуры не выделаны как следует. В действительности они были совершенно испорчены. Я вернулся в гациенду, рассказал ему это, требуя, чтобы он вернул мне деньги, но он отказался это сделать.

– Шкуры были хорошие, - вставил брат Филипп.
– Я сказал ему, что возвращу ему деньги, когда он вернет мне шкуры.

– Они были испорчены, - упорствовал торговец, - мой помощник подтвердит то же самое. Они издавали зловоние, и я должен был сжечь их немедленно.

Помощник подтвердил все это.

– Что вы можете сказать, брат?
– спросил судья.

– Что бы я ни сказал, это мне не поможет, - ответил брат Филипп.
– Меня уже признали виновным и вынесли приговор. Если бы я был приверженцем беспутного губернатора, а не францисканцем, то шкуры были бы хороши.