– И ругается он словами на каком-то непонятном языке.

– Например?
– спросила Таня Тополева.

– Например...
– Лена Марченко замялась.
– Я не знаю, удобно ли это произнести вслух? Например, сепактакроу!
– сказала она, заливаясь смехом.

– Сепактакроу - это в переводе с малайского "игра ногой в мяч", - сказала Таня Тополева.

– Он - человеконенавистник!
– закричал Лев Киркинский.
– У него любимая поговорка: "Всех бы вас к пираньям во время отлива!"

– Чудаки вы все, - сказала Таня Тополева.
– Всё дело в том, что во время отлива океана река мелеет. В это время пираньи никого не трогают, они как бы спят. Наступает прилив, повышается уровень реки, и в неё уже нельзя входить, гибель неминуема.

– Зато, - крикнул Колесников, - он всё время знает, который час!..

Я вошёл в комнату, и наступила тишина. Все смотрели на меня, как будто меня действительно подменили инопланетяне. Между прочим, среди моих одноклассников появились каким-то образом и врач-гипнотизёр, и даже дядя Петя.

– Вы спросите, спросите его, - заорал Колесников, - сколько сейчас времени?

– Юра, - спросил меня отец, - который сейчас час?

– Пять часов тридцать минут двадцать три секунды, - ответил я, не задумываясь.

Все, у кого были часы, посмотрели на циферблаты, а доктор-гипнотизёр, проверив мои показания, цокнул языком и пожал плечами.

– Самая трудная задача на свете - это быть в одном месте с этим фантастическим Ивановым, который оказался вовсе не Ивановым, а сверхфантастическим Юрием Баранкиным!
– сказала Нина Кисина.

– Доверь ему встречу с инопланетянами, он нашу Землю поссорит со всеми галактиками!

– И пусть он скажет, он т_о_т Баранкин или не т_о_т?
– крикнула Вера Гранина.

– В конце концов, мы все живём, - сказал Лев Киркинский, - и летим на космическом корабле "Земля", и желательно, чтобы экипаж этого корабля был бы совместим и во взрослом возрасте, и в детском.

– Нет, пусть он скажет, он т_о_т Баранкин или не т_о_т?
– не унималась Вера Гранина.

– Кстати, это ещё Эйнштейн говорил, - крикнул Маслов, - что любое, самое великое, открытие стоит меньше и дешевле проявления человеческих качеств.

Потом Алла Астахова сказала:

– Академика Велихова спросили, что такое современный человек. И знаете, что он ответил? Что современный человек - это такой человек, который способен чувствовать ответственность за всё, что происходит рядом с ним и далеко. А Баранкин - это такой человек, которому наплевать, что происходит далеко, ему важно, что происходит с ним, вокруг него и в нём.

– И пусть он скажет, он т_о_т Баранкин или не т_о_т?
– не унималась Вера Гранина.

– Нет, я не т_о_т Баранкин, а э_т_о_т Баранкин!

– А какой э_т_о_т?
– продолжала допрашивать меня Кисина.

На такой вопрос я не нашёл нужным отвечать, но за меня ответила Таня Тополева:

– Я вам могу сказать, какой это Юра Баранкин. По-моему, это самый фантастический из всех реальных и самый реальный из всех фантастических!
– И ещё она добавила: - Вы знаете, что это за человек? Вот есть люди, которые испытывают самолёты на всякие перегрузки или даже катастрофы, а он, а он...
– сказала Таня два раза, - а он...
– сказала она даже в третий раз, - себя, вы понимаете, себя на эти перегрузки и, может быть, на эти катастрофы...

– А ты бы полетела с Баранкиным на выполнение самого трудного задания?
– спросила Нина Кисина.

– Нет, - сказала Таня, - я бы не полетела. Я бы не полетела, потому что у Баранкина его фантазия сильнее его самого. Мне кажется, что не он владеет своими фантазиями, а его фантазии владеют им самим.

Я почему-то только при этих словах обратил внимание на то, как во время моего отсутствия изменилась наша столовая. Вся комната была в книгах и журналах. Они кипами лежали на столе, на полу. Они походили на баррикаду, из-за которой вёлся по моей особе огонь отдельными словами и целыми очередями слов. С обложек книг и журналов на меня смотрели Павлов, Галилей, Горький, Кеплер, Ломоносов, Станиславский и так далее. И те слова, что я принимал за жалкие нравоучительные цитаты, на самом деле были как бы не цитаты, а как бы просто слова тех учёных и мыслителей, от имени которых они произносились. "Жалко, что эти ученью и мыслители представлены всего лишь рисунками или фотографиями, - подумал я, - а то бы они были по эту сторону баррикад, то есть на моей стороне, на стороне сверхкосмонавта".

– И можешь порвать свои воспоминания и свой бортжурнал. И вообще перестань терять время на свою сверхожесточённую сверхподготовку к сверхкосмическим сверхполётам. Я не понимаю, - говорил отец, всё повышая и повышая голос, - зачем зря терять время? Зачем готовиться к тому, что никогда не осуществится! Ты никогда не полетишь в космос! Понятно?

Я первый раз в жизни услышал, как кричит мой отец.

– Нет, полечу!
– сказал я тоже громко.

– Нет, не полетишь!

– Это почему же я не полечу?
– спросил я ещё громче.