Жуков. Григорий Иванович, спасибо за информацию. У меня к тебе настойчивая просьба - не ожидать наступления противника, а немедленно организовать артподготовку и перейти в наступление в общем направлении на Мгу.

Кулик. Понятно. Я думаю, 16-17-го.

Жуков. 16-17-го поздно! Противник мобильный, надо его упредить. Я уверен, что, если развернешь наступление, будешь иметь большие трофеи…"

Ох, не хватало одного из репрессированных на другом конце провода. Кулика никакими трофеями на наступление было не заманить.

Но и Кулика понять можно. Он - не Жуков. Он - Кулик. Он - маршал. Правда, уже не уполномоченный Ставки, но тем более - к чему рисковать? Наступление - риск. А у него и таланта такого нет - наступать. А хозяин строг, ух строг! Чуть что - в расход, как Павлова с Климовских. Вот если сам хозяин прижмет - ну, тогда другое дело. А так - это у Жукова горит, не у Кулика. Если артиллерию подтянут, если взаимодействие на местности отработаем, если противник в наступление не перейдет, тогда…

" Кулик. Завтра перейти в наступление не могу, так как не подтянута артиллерия, не проработано на месте взаимодействие и не все части вышли на исходное положение. Мне только что сообщили, что противник в 23 часа перешел в наступление в районе Шлиссельбург-Синявино-Гонтовая Липка. Наступление отбито. Если завтра противник не перейдет в общее наступление, то просьбу твою о действиях авиации по пунктам, указанным тобой, выполню.

…Уже не скрывая раздражения, я сказал:

Противник не в наступление переходил, а вел ночную силовую разведку! Каждую разведку или мелкие силовые действия врага некоторые, к сожалению, принимают за наступление… (Может, и не Жуковым, но, по крайней мере, и не Куликом быть надо, чтобы понять, что, если в 1941-м немецкое наступление отбито, то это не наступление было, а разведка.) Ясно, что вы прежде всего заботитесь о благополучии 54-й армии и, видимо, вас недостаточно беспокоит создавшаяся обстановка под Ленинградом. (Верно, Егорий! И первое верно, и второе. Да уж, знаешь, своя рубаха ближе к телу.
– Маршал Г.И.Кулик). Вы должны понять, что мне приходится прямо с заводов бросать людей навстречу атакующему противнику, не ожидая отработки взаимодействия на местности. (Ну, даешь, Егор, уел, ничего не скажешь… Люди есть на заводах? Ну и бросай. Бадаевские-то склады сгорели, кормить их все равно нечем. Бросай!
– Маршал Г.И.Кулик). Понял, что расчитывать на активный маневр с вашей стороны не могу. Буду решать задачу сам. Должен заметить, меня поражает отсутствие взаимодействия между вашей группировкой и фронтом. По-моему, на вашем месте Суворов поступил бы иначе. (Суворов? Это фельдмаршал, что ли? Ну, на то он и фельдмаршал, а я только маршал. Будь здоров, Егорий!
– Г.И.Кулик.) Извините за прямоту, но мне не до дипломатии. Желаю всего лучшего!"

Войну маршал Кулик окончил майором (случай, вероятно, единственный в истории), но окончил. Не попал в штрафбат, не был назначен командовать 2-й Ударной армией, дабы быть брошенным в авантюрное, безнадежное дело. После войны жалован генерал-майором и сразу затем расстрелян, не то мы и о его деятельности из уст Жукова ничего не узнали бы, как не узнали его мнения о Голикове, представлявшим разведсводки с такими комментариями, чтобы не сердили вождя. Когда Голикову, уже маршалу, в его высоком служебном кабинете главнокомандующего сухопутными силами, во времена разоблачений предъявили его же давнюю резолюцию на телеграмме Зорге, Голиков залез на стол и, как утверждают Рапопорт и Геллер, симулировал сумасшествие. Думаю, не симулировал, думаю, и впрямь потрясен был до потери рассудка. Годы прожить в страхе столкнуться со своими резолюциями - и столкнуться-таки с ними… Это ведь естественно. Естественнее, чем успеть додуматься до симуляции.

Но из угодливости слагались наши военные потери. Из самими же созданной внезапности. Из пренебрежения техникой. Из необученности солдат. Мальчишки, очкарики-профессора, да ополченцы с заводов, я сам заводской, знаю их, умельцев-слесарей и скрупулезных нормировщиков, упорных, да, ответственных, да, но что там они знали в окапывании и перебежках, они, привыкшие двигаться степенно и дискутировать по любому вопросу… Они стояли насмерть, это все, что они могли.
– Они сделали это.

Вне связи с Куликом хочется привести другое место "Воспоминаний", где Жуков говорит о противнике:

"Из опроса пленных стало очевидно, что немецкое командование и войска действуют сугубо по шаблону, без творческой инициативы, лишь слепо выполняя приказ. Поэтому как только менялась обстановка, немцы терялись, проявляя себя крайне пассивно, ожидая приказа высшего начальника, который (приказ -П.М.) в создавшейся боевой обстановке не всегда мог быть своевременно получен. Лично наблюдая за ходом боя и действиями войск, убедился, что там, где наши войска не просто оборонялись, а при первой возможности днем и ночью контратаковали противника, они почти всегда имели успех, особенно ночью. В ночных условиях немцы действовали крайне неуверенно, и, я бы сказал, плохо".

Комментарии? На усмотрение читателя.

Как по мне - какие там ночные бои… Если немцы терялись ночами, то наши в 41-м терялись и днем. А в 42-м не терялись? А зимой 43-го в горах Кавказа и калмыцких степях? (См. воспоминания маршала А.А.Гречко о соответствующем периоде войны на Кавказе).

Название главы обещало читателю больше, чем возможно охватить.

Но есть аспект, который непременно должен быть оценен. Это аспект созидания Сталиным атмосферы недоверия и зависти. Для этого мемуары Жукова дают материал, как ничьи другие, хотя маршал не щедр, так что не грешно привлекать ради благой цели и другие источники.

Были у сталинских выдвиженцев характерные черты - мнительность, злопамятность, недоброжелательство, недоверчивость, свойственные во все времена выдвиженцам, людям, как правило, без корней и уверенности в завтрашнем дне, без твердых понятий о чести. Эти, назовем их, качества могут быть и врожденными, а обстоятельства способны существенно их усугубить. Любой выскочка, не умеющий ни повернуться, ни разговор поддержать, да еще и профессионально неподготовленный (а уж это всякий знал доподлинно - пробелы в своих знаниях и зависимость от какого-нибудь замухрышки начальника тыла, или связи, или штаба), был закомплексован. Откуда было ему взять вальяжности, которая лишь вельможе придает снисходительности к уколам? Выскочка понимает случайность взлета и страшится падения. А уж после такой чистки!.. В этом страхе следует искать корни распрь и недолговечность дружб. И крайнюю чуткость к прикосновениям. Сталин пользовался этим в полной мере с алчной радостью.