"Эх, - скажет, - Леня, Леня... Нехорошо ты, братец мой, поступил! Натворил делов, набедокурил, а меня, старика, отвечать за себя заставил..."

...Домой Ленька вернулся мрачный. Но, раздеваясь в коридоре, он услышал за дверью Стешин голос. И сразу на душе у него потеплело.

Стеша сидела за круглым столом под абажуром и учила Лялю вязать крючком.

– Эх, ты, - говорила она.
– По три, по три петельки надо захватывать, а не по две...

– Здравствуйте, Стеша!
– еще из дверей крикнул Ленька.

– А-а, Книжный шкаф пришел!.. Ну, здравствуй, иди сюда... Что это мокрый такой? Фу, и меня всю вымочил. Снег идет?

– Да, что-то сыплется.

– Боже ты мой!.. Книг-то, книг! Откуда это?

– Купил, - сказал Ленька, краснея.

– Купил? Ишь ты, какой богатый стал. Что это? В кожаном... Священное что-нибудь?

– Нет... Это - называется Плутарх. История.

– Ах, история? Древняя или какая?

– Да, древняя.

– Ну, что хорошо. А я вон тебе - тоже принесла.

– Что?
– поискал глазами Ленька.

– Подарочек. Вон, возьми, на шифоньерке лежат. "Дон-Кихот Ламанчский" читал?

– Читал, - сказал Ленька.
– Только я давно и в сокращенном издании.

– Ну, а этот уж небось не в сокращенном. Эва какие толстенные.

– А мне тоненькую Стеша принесла. Зато вон какую!
– похвасталась Ляля, показывая над столом "Крокодил" Корнея Чуковского.

– А что это ты, кавалер, как будто нос повесил?
– сказала Стеша, приглядываясь к Леньке.
– Случилось что-нибудь?

– Нет, - сказал Ленька, перелистывая книгу.

– В школе-то у тебя как? Идет?

– Ничего.

– Ничего или хорошо?

Ленька вздохнул и захлопнул книгу.

– Учусь довольно прилично, неудов нет, а вообще...

– Что вообще?

– А вообще довольно паршиво.

Он хотел рассказать Стеше о своем столкновении с Прейснером и обо всем, что с ним случилось, но при Ляле постеснялся.

– Ребята, в общем, неважные, - сказал он, присаживаясь к столу.

– Как это неважные? А ты сам-то что - важный?

– И я неважный...

Стеша испытующе смотрела на него.

– Лялечка, - сказала она, обращаясь к девочке.
– Ты бы, деточка, чайком угостила нас, а?

– Хорошо, - сказала, вылезая из-за стола, Ляля.
– Только я примус не умею разжигать.

– А ты приготовь чайничек, налей воду, а я сейчас приду - помогу тебе.

Ляля взяла чайник и ушла на кухню, бросив из дверей понимающий и довольно ехидный взгляд на брата. Стеша прикрыла за нею дверь и вернулась к столу.

– Обижают?
– спросила она, присаживаясь рядом с Ленькой и заглядывая ему в глаза.

– Кто?
– не понял Ленька.

– Ребята.

– Положим, - пробормотал он, смущаясь.
– Не очень-то я боюсь этих гогочек.

– Каких гогочек? Что еще за выражения?

– Ну, факт, что гогочек...

И Ленька рассказал Стеше о тех старорежимных нравах, которые царят у них в школе. О Прейснере же и о том, что его назвали "вором" и "колонистом", он почему-то и Стеше не решился сказать.

Стеша выслушала его и нахмурилась.

– Ну что ж, - сказала она.
– Картина знакомая. Комсомол-то хоть у вас в школе есть?

– Нет. Не знаю, впрочем... Кажется, нет.

Она еще похмурилась, помолчала, подумала и сказала:

– Вот, Лешенька, дорогой, поэтому нам и нужно с тобой учиться. Образование нам нужно с боя брать, как... ну, я не знаю, как, что ли, наши давеча Кронштадт взяли. С этой буржуйской интеллигенцией, с бобочками или с гогочками, как ты говоришь, каши не сваришь. Их долго еще, - ох, как долго перевоспитывать придется. А нам, я уже тебе говорила, своя, пролетарская, советская интеллигенция нужна.

– Да, но ведь я же не пролетарий, - мрачно усмехнулся Ленька.

– Ты-то?

Стеша, прищурившись, посмотрела на мальчика, как бы прикидывая на глазок его классовую принадлежность.

– Да, - рассмеялась она.
– Пролетарий из тебя пока что не вышел. В настоящий момент ты скорее всего являешься деклассированной личностью. А это что значит?
– сказала она серьезно.
– Это значит - к какому берегу пристал, на том и стоять будешь. А ведь ты уже давно выбрал, к какому берегу плыть? А? Ведь знаю, выбрал ведь, правда?