Леньке хочется дернуть рассказчика за бороду, - до того нудно и неинтересно он рассказывает.

– Кто же поднял восстание?
– нетерпеливо спрашивает кто-то из слушателей.

– Рабочие подняли. Я ж говорю... С Дунаевской фабрики рабочие восстали, разгромили районный совдеп, перебили коммунистов и огромной массой направились в центр...

– Позвольте! Это что-то не того!..

– Да, да. Правду говорю. Со всех фабрик рабочие - не только с Дунаевской, а и с Нобеля, и с Большой мануфактуры, и с Константиновского...

– Чепуха!

Ленька обернулся. Это слово, - кажется, первое за весь день - произнес белокурый молодой человек в клетчатой куртке. Бородач тоже повернул голову.

– Позвольте! Это почему же вы так выражаетесь: чепуха?!

– А потому, что вы - попросту говоря, врете!

– Вру?

– Да, врете.

– А вы что же - сомневаетесь?

– Вот именно. Сомневаюсь.

– Ах, вот как? Значит, по-вашему, выходит, - рабочие довольны большевиками?

Молодой человек молчит. Ленька видит, как на его загорелых скулах ходят, подрагивают желваки.

– Значит, я говорю, вы считаете, что рабочий народ стоит за большевиков? Так, что ли, выходит?

– Знаете что, дяденька... Идите вы к черту!
– сквозь зубы говорит белокурый. И, отвернувшись, он достает из кармана кожаный кисет и начинает свертывать новую папиросу.

...Тем временем в подвал возвращаются один за другим и остальные разведчики. Никто из них ничего толком рассказать не может, но все в один голос заявляют, что восстание победило, что Советская власть в городе свергнута и что уже приступило к исполнению обязанностей какое-то новое "демократическое правительство".

– Послушайте, а что делается - там, наверху, в номерах?
– спрашивает у одного из разведчиков Александра Сергеевна.

– Все в полном порядке, сударыня. Стекла выбиты, воздух чистый, за окнами, вместо соловьев, посвистывают пульки...

– А как вы считаете, - не слишком опасно будет подняться туда? У меня мальчик тяжело болен. Надо взять кое-что из гардероба...

– Гм... Не советую. А впрочем, дело вашей личной отваги.

– Мама... не ходи, - хрипит Ленька.

– Ничего, Лешенька. Посиди пять минуток. Я все-таки попробую, схожу.

– Мама, не надо, там же пули свистят!..

– Ничего, детка. Бог милостив. Как-нибудь. Я должна раздобыть хоть что-нибудь. Иначе ты окончательно простудишься.

– Давайте я схожу...

Это сказал молодой человек в клетчатом. Он вынул изо рта свой черный мундштук и без улыбки смотрит на Александру Сергеевну.

– Благодарю вас, - говорит она растроганно.
– Вы очень любезны. Но ведь вам одному там все равно ничего не найти... Может быть, если вам не трудно, вы проводите меня? Все-таки мне будет не так страшно...

– Пожалуйста. Идемте, - говорит белокурый, поднимаясь с ящика.

...Мать уходит.

Ленька остается один, и в первый раз за этот день ему становится по-настоящему страшно. Чтобы не думать о матери, он старается внимательно слушать, о чем говорят вокруг. Но то, что он слышит, нисколько не умаляет его страха.

– Господа! Совершенно исключительные новости, - объявляет кто-то у входа в подвал.
– Я только что был на улице и своими глазами видел последнюю сводку. Оказывается, восстанием охвачен не только Ярославль. Идут бои в Петрограде, в Москве, во многих городах Поволжья!

– Не может быть!..

– Я же вам говорю, своими глазами видел.

– А вы что, собственно говоря, восстание в Москве видели или сообщение об этом?

– Да... сообщение...

– Ведь вот Фомы неверные, - бормочет Ленькин сосед-бородач. Радоваться надо, а они - "чепуха" да "не может быть"...

– А что на улицах?

– На улицах еще не совсем спокойно. Постреливают. Но, по всей видимости, сопротивление большевиков уже сломлено.

– Да, да, сломлено, сломлено, - бубнит Ленькин сосед, и опять у Леньки появляется желание схватить этого человека за бороду.

Минуты идут, а мать не возвращается.

За Ленькиной спиной кто-то взволнованным, дрожащим и даже всхлипывающим голосом говорит:

– Простите, но это гадко! Это ужасно! Я не могу забыть. У меня до сих пор в глазах эта сцена!..

– На войне, как на войне, уважаемый!

– Извините! Нет, извините! Это не война. Это называется иначе. Это убийство из-за угла.

– Ну, знаете, советовал бы вам все-таки выражаться поосторожнее!.. Проявление патриотических чувств народных масс называть убийством!..