– Да, да! И повторю, милостивый государь... Я старый русский интеллигент, старый земский деятель, ни малейших симпатий к большевикам не питал и не питаю, но я должен вам сказать, что это - убийство, подлое, гнусное, грязное убийство...

– Простите, о чем там речь?
– спрашивает кто-то.

– Да видите ли, с председателем Ярославского исполкома Закгеймом не очень, так сказать, гуманно поступили. Казнили на улице без суда и следствия.

– Да... Казнили... Но как, как? Выволокли из квартиры на улицу, полуодетого, и зонтиками, зонтиками - по голове, по спине, по лицу... Молодые женщины, дамы, интеллигентные, миловидные...

– Эй, вы! В пенсне! Довольно вам разводить истерику!
– кричит кто-то из дальнего угла.

Ленька сидит с ногами на ящике, ежится, кутается в мамино пальто и, зажмурившись, представляет себе эту страшную картину: полуодетого, сонного человека выталкивают, выволакивают на улицу, и нарядные дамы бьют и насмерть забивают его летними кружевными зонтиками...

Бородатый Ленькин сосед расстегнул саквояж, расстелил на коленях салфетку и с аппетитом, не спеша поедает толстые бутерброды, макает в бумажку с солью облупленные крутые яйца, пьет из бутылки молоко. Ленька уже давно хочет есть, но почему-то на эти бутерброды, яйца и молоко он смотрит с отвращением.

"Мама!.. Где же мама? Куда она пропала?"

И словно в ответ на этот вопль его души, где-то в дальнем углу подвала раздается знакомый глухой и встревоженный голос:

– Лешенька! Сынок! Мальчик! Где ты?..

– Здесь я!.. Мамочка, мама!..
– кричит он и чувствует, что голос его срывается...

Александра Сергеевна с трудом проталкивается к нему. В руках у нее одеяло, подушки и крохотный узелок с вещами.

– Почему ты так долго?
– бормочет Ленька.
– Где ты была? Я уж думал...

– Ты думал, маленький, что меня убили? Нет, мой дорогой, слава богу, как видишь, я жива. Но, представь себе, какой ужас, - пока мы с тобой сидели тут, нас дочиста обокрали!..

– Кто?!

– Откуда же я знаю, кто? Нашлись какие-то бессовестные, бессердечные люди, которые воспользовались несчастьем ближних и унесли буквально все, что было в номере. Осталась только всякая мелочь на туалете - гребенка, пудреница... немножко провизии... Да в шкафу я разыскала, на счастье, твои штанишки и сандалии.

– А шинель?

– Я же говорю тебе, - ничего нет: ни шинели, ни фуражки, ни моих калош, ни чемодана...

– Эх, народ!
– смеется Ленькин сосед, заворачивая в салфетку остатки завтрака и пустую бутылку из-под молока.
– Ловко работают! Молодцы ребята!

– Постойте, это что же значит?
– говорит кто-то.
– У меня же в номере все вещи остались!

– Боже мой! А у меня полтора пуда крупчатки и вот такая банка прекрасного вологодского масла!

Среди обитателей подвала поднимается паника. Многие устремляются наверх в надежде спасти хоть что-нибудь из оставленного имущества.

– Мама, - говорит Ленька, - а где же этот... клетчатый, с которым ты ходила?

– Ты спрашиваешь о молодом человеке, который провожал меня наверх? говорит Александра Сергеевна почему-то очень громко, как будто для того, чтобы ее услышали и другие, а не только Ленька.
– Он сказал, что идет в город - разыскивать своего дядю. Его дядя - владелец писчебумажного магазина - где-то, кажется, на Казанском бульваре.

– Дядя... Магазин, - бормочет, прислушиваясь, бородач.
– Я бы такого племянника за дверь выставил. Нахал этакий! А еще, оказывается, из приличной семьи юноша...

В узелке, который принесла из номера Александра Сергеевна, кроме Ленькиных штанов и сандалий оказалось несколько бутербродов, остатки нянькиных "яблочников" и "куличиков" и порядочный кусок шпика. Ленька оделся, то есть напялил на голые ноги форменные брюки и сандалии; Александра Сергеевна накрыла на стол, то есть расстелила на одном из ящиков скомканный лист газетной бумаги, и оба они с удовольствием поели.

– Там страшно?
– спрашивал Ленька, набивая рот сухим картофельным яблочником и показывая головой наверх.

– Нет, в общем, не так уж страшно.

– Ну да!
– как будто даже огорчился Ленька.

– В Петрограде бывало и пострашнее.

– Пули свистят?

– Мне, мой дорогой, было не до пуль.

Через некоторое время Ленька почувствовал необходимость сходить туда, где ему уже давно следовало побывать.

– Хорошо. Сейчас. Я провожу тебя, - сказала Александра Сергеевна, укладывая в узелок жалкие остатки завтрака.

– Не надо. Я сам, - сказал, покраснев, Ленька.