– Мама!
– закричал Ленька. И сразу увидел мать, а рядом с нею - Нонну Иеронимовну и какого-то незнакомого старичка в белой панамке. Тиросидонская стояла, опираясь на зонт, и с гневом смотрела на приближающегося мальчика.

– Ха-рош!
– воскликнула она.

– Ага! Нашелся?
– обрадовался старичок.

– Безобразник, ты где был?
– накинулась на Леньку мать.

Он ждал этого. Он знал, что его будут бранить. Но сейчас ему все равно.

– Пожалуйста, прошу вас, - говорит он, опускаясь на постель, - дайте мне пить!..

– Нет, ты все-таки изволь отвечать мне, негодный мальчишка: где ты пропадал? В конце концов это переходит всякие границы. Мы искали тебя по всему дому, перебудоражили всю гостиницу...

– Ну, где? Ну, ты же знаешь, - бормочет Ленька.
– Гыжика искал.

– Какого Рыжика? Где ты его мог искать? Он давно здесь, давно принес воду... Между прочим, ты знаешь, сколько времени ты его искал?

– Дайте же пить!
– умоляет Ленька.

– На, на, пей, разбойник, - говорит, появляясь откуда-то, Тиросидонская.

Ему подают большую эмалированную кружку, в которой колышется, ходит кругами черная, пахнущая свежестью вода. Зубы его стучат о железо. Горло сводит судорогой.

– Где же ты все-таки околачивался?
– спрашивает учительница.

– Представьте, оказывается этот противный мальчишка полтора часа искал Рыжика!

– Искал Рыжика?!

Ленька допил воду. Голова его клонится к подушке.

– Оставьте, не мучьте меня, - говорит он, закрывая глаза.
– Никого я не искал. Я ходил за водой.

– Куда??!

Ленька не видит, а скорее чувствует, как мать всплескивает руками.

– Боже мой! Нет, Нонна Иеронимовна, вы подумайте! Один! В город! На Волгу! За водой!! И с дифтеритом! У него же дифтерит!

– Ха-рош!
– повторяет учительница, но на этот раз не так свирепо, пожалуй, даже с некоторым одобрением.
– Ну и как? Достал?

– Нонна Иеронимовна!
– хнычет Ленька.
– Оставьте меня, пожалуйста. Я спать хочу.

Голова его глубже вдавливается в подушку. Ему кажется, что на минуту он засыпает. Замелькали перед глазами дома с мертвыми окнами, падающий фонарный столб, бородатый офицер в пенсне, фаэтон с поднятыми к небу оглоблями...

Но вот он чувствует, как на лоб ему легла знакомая теплая ладошка.

– Нонна Иеронимовна, милая, взгляните, пожалуйста, - слышит он встревоженный голос матери.

– Что такое?

– Вам не кажется, что у него жар?

Другая, шершавая, не по-женски грубая рука трогает Ленькину голову.

– А ну вас!.. Полно вам, тетенька! Какой там жар! Устал безобразник, набегался, вот его и размочалило. Оставьте его, пусть поспит часок-другой.

– Постойте, а где же кувшин? Ведь он уходил с кувшином.

"Ни за что не скажу, - думает Ленька, стискивая зубы.
– Она с ума сойдет, если узнает".

– Газбился, - говорит он, уткнувшись носом в подушку.

– Та-ак, - смеется Нонна Иеронимовна.
– Хорош водонос, нечего сказать!..

– А это что такое? Что это еще за банка? Нонна Иеронимовна, посмотрите.

– Оставьте, - говорит Ленька и, нащупав рукой бидончик, прижимает его к себе.
– Не трогайте, пожалуйста. Это богдосская жидкость.

– Батюшки! А это что такое? Александра Сергеевна, взгляните! Что это там течет?

Ленька быстро садится и открывает глаза. Из карманов его сыплются, жиденькой струйкой текут на стеганое одеяло, а оттуда на пол зеленовато-коричневые зернышки.

– Что это такое?
– с удивлением спрашивают обе женщины.

Ответить на этот вопрос не так просто.

– Это я купил, - говорит Ленька, подгребая рукой зернышки.
– Это есть можно.

– Есть можно?

Тиросидонская нагнулась и внимательно разглядывает сквозь очки Ленькины трофеи.

– А ты знаешь, между прочим, что это такое?
– спрашивает она.

– Нет, не знаю.

Старуха долго и густо хохочет.

– Дурачок ты, дурачок. Это же конопляное семечко!

– Ну и что ж, что конопляное?

– А то, мой друг, что добрые люди канареек этим семечком кормят!..

Оказалось, однако, что конопляное семя годится в пищу не только канарейкам. Уже вечером Ленька с аппетитом ел не очень складные, рассыпающиеся, но очень вкусные лепешки, от которых пахло халвой, постным маслом и еще чем-то, что действительно отдаленно напоминало запах птичьей клетки.