– Ну, знаешь, - хрен редьки не слаще. Разница не велика. Гляди, батенька, намучаешься.

– Не намучаюсь, не бойтесь, - храбро ответил Ленька.

На улицах было еще совсем тихо, когда они вышли из подъезда гостиницы. Утро только-только занималось. На засыпанных стеклом и кирпичом мостовых хозяйничали воробьи. Где-то за бульваром привычно и даже приятно для слуха постукивал пулемет. Сквозь густую пелену черного и серого дыма, висевшую над развалинами домов, пробивались первые лучи солнца. Было похоже на солнечное затмение.

У театра какие-то люди в черных затрепанных куртках и в круглых фуражках без козырьков сидели на корточках и чистили песком медные котелки.

– Это же немцы, - сказал, останавливаясь, Ленька.
– Мама, откуда здесь немцы?

– Идем, детка. Не оглядывайся, - сказала мать.

– Нет, правда... Нонна Иеронимовна, это ведь немцы?

– Это пленные, - объяснила учительница.
– Говорят, белогвардейцы хотели заставить этих несчастных воевать на своей стороне, а когда немцы отказались, - загнали их сюда - в самое пекло - в центр города.

"Значит, это они пели третьего дня", - подумал Ленька. И вспомнил, что именно здесь начались тогда его мытарства.

У входа на бульвар беглецов остановил патруль.

– Куда?

– Да вот перебираемся в более безопасное место, - с улыбкой ответила Тиросидонская.

– Бежите?

– Зачем же бежать? Идем, как видите...

Пикетчики мрачно переглянулись, ничего не сказали, перекинули на плечах винтовки и пошли дальше.

– Завидуют, голубчики, - усмехнулась Тиросидонская.

На бульваре тоже никого не было. Стояли пустые скамейки. Празднично, по-летнему пахли зацветающие липы, и сильный медвяный аромат их не заглушали даже угарные запахи пожара.

Через турникет вышли на улицу, и вдруг под ногами у Леньки что-то хрустнуло. Он оглянулся. Что это? Неужели он не ошибается? На булыжниках мостовой, раскиданные в разные стороны, радужно блестели на солнце большие и маленькие осколки стекла.

"А где же пуля?" - успел подумать Ленька и даже поискал глазами: не видно ли где-нибудь сплющенного кусочка свинца?

– Леша, что ты там разглядываешь? Иди, не задерживайся, пожалуйста! окликнула его мать.

"Знала бы она", - подумал мальчик, прибавляя шагу.

Миновали бульвар, свернули в переулок, и вдруг над головами засвистело, защелкало, заулюлюкало, и на глазах у Леньки от высокого белого забора отскочил и рассыпался, упав на тротуар, большой кусок штукатурки.

– А ну, быстренько сюда!
– скомандовала Нонна Иеронимовна, перебегая улицу.

Пули свистели на разные голоса.

– Александра Сергеевна, барыня, вы что же ковыряетесь?
– рассердилась учительница.
– Это вам не дождик и не серпантин-конфетти. Или вам жизнь надоела?

– Не знаю, но мне почему-то ничуть не страшно, - сказала Александра Сергеевна, без особой поспешности переходя мостовую.
– Ведь мы в Петрограде к пулям успели привыкнуть.

– Вы-то к ним привыкли и даже, может быть, успели полюбить их, а вот любят ли они вас, - это вопрос...

Ленька поежился. Ему вспомнился убитый матрос на тротуаре, у развалин фабрики.

– Мама, правда, ты поосторожней!
– крикнул он.

– Ты что, мальчик, - боишься?

– Я-то не боюсь...

– Ну, а я тем паче... Нонна Иеронимовна... скажите... а на чем нам придется плыть?

– Куда плыть? Ах, через Волгу-то? На плотах, матушка, на плотах.

Александра Сергеевна остановилась.

– Нет, вы шутите!..

– Шучу, шучу... Не бледнейте, сударыня. Пароходы специальные ходят через Волгу. Соглашение будто бы такое есть между воюющими сторонами... А вот - легка на помине!
– и сама Волга-матушка.

Где-то очень-очень далеко внизу, за чугунной решеткой ограды, за белыми лестничными ступенями, за каменными площадками, за крышами, трубами и зелеными садами, Ленька увидел ослепительно сверкающую широкую ленту реки.

"Господи, как это близко, оказывается, - подумал он, - а я-то, дурачина, бегал, искал!"

Через несколько минут путники шагали уже по набережной, где толпилось и шумело много таких же, как они, беглецов. За голубым плавучим домиком пристани покачивался и дымил маленький белый пароходик.