– Вы как думаете, господа?

– Лучше оставить, - произнесло несколько голосов.

– Извольте в таком случае!
– сказал инспектор-учитель и поспешил уйти.

– Лучше оставить, лучше!
– пропищал ему вслед Николай Силыч и высунул даже язык.

Отец Никита только развел руками. Он всегда возмущался вольнодумством Николая Силыча.

Павел все это время стоял бледный у дверей залы: он всего более боялся, что если его выгонят, так это очень огорчит старика-отца.

– Что же?
– спросил он, усиливаясь улыбнуться, вышедшего из совета Николая Силыча.

– Проехало мимо, оставили, - отвечал тот.

Павел вздохнул свободней.

– Очень рад, - проговорил он, - а то я этому господину (Павел разумел инспектора-учителя) хотел дать пощечину, после чего ему, я полагаю, неловко было бы оставаться на службе.

Николай Силыч только с удовольствием взглянул на юношу и прошел.

По бледным губам и по замершей (как бы окостеневшей на дверной скобке) руке Вихрова можно было заключить, что вряд ли он в этом случае говорил фразу.

– Оставили, господа!
– сказал он товарищам, возвратясь в класс.

– Ура, ура!
– прокричали те в один голос.

– Ну, теперь я и другими господами займусь!
– сказал Павел с мрачным выражением в лице, и действительно бы занялся, если бы новый нравственный элемент не поглотил всей души его.

Павел перешел в седьмой класс и совсем уже почти стал молодым человеком: глаза его приняли юношеский блеск, курчавые волосы красиво падали назад, на губах виднелись маленькие усики. В один день, когда он возвратился из гимназии, Ванька встретил его, как-то еще глупее обыкновенного улыбаясь.

– Дяденька ваш, Еспер Иваныч, приехал-с, - сказал он, не отставая усмехаться.

– Ну вот и отлично, - проговорил Павел тоже обрадованным голосом.

– Они нездоровы оченно!
– продолжал Ванька.

– Как, нездоров и приехал?
– спросил с удивлением Павел.

– Их привезли-с лечить к лекарям... Барышня к ним из Москвы тоже приехала.

– Воспитанница, что ли?

– Да-с!.. Анна Гавриловна присылала кучера: "Скажите, говорит, чтобы барчик ваш побывал у нас; дяденька, говорит, нездоров и желает его видеть".

– Я сейчас же пойду!
– сказал Павел, очень встревоженный этим известием, и вместе с тем, по какому-то необъяснимому для него самого предчувствию, оделся в свой вицмундир новый, в танцевальные выворотные сапоги и в серые, наподобие кавалерийских, брюки; напомадился, причесался и отправился.

У Еспера Иваныча в городе был свой дом, для которого тот же талантливый маэстро изготовил ему план и фасад; лет уже пятнадцать дом был срублен, покрыт крышей, рамы в нем были вставлены, но - увы!
– дальше этого не шло; внутри в нем были отделаны только три - четыре комнаты для приезда Еспера Иваныча, а в остальных пол даже не был настлан. Дом стоял на красивейшем месте, при слиянии двух рек, и имел около себя не то сад, не то огород, а скорей какой-то пустырь, самым гнусным и бессмысленным образом заросший чертополохом, крапивою, репейником и даже хреном. Павел по очень знакомой ему лесенке вошел в переднюю. Первая его встретила Анна Гавриловна с распухнувшими от слез глазами и, сверх обыкновения, совершенно небрежно одетая.

– Что дяденька?
– спросил Павел.

– Започивал!
– почти шепотом отвечала Анна Гавриловна.

– Что такое с ним?

– Удар: ручка и ножка отнялись, - отвечала Анна Гавриловна.

– Господи боже мой!
– произнес Павел.

У Анны Гавриловны все мускулы в лице подергивало.

– Марья Николаевна наша приехала!
– проговорила она несколько повеселевшим тоном.

– Слышал это я, - отвечал Павел, потупляясь; он очень хорошо знал, кто такая была Марья Николаевна.

– Подите-ка, какая модница стала. Княгиня, видно, на ученье ничего не пожалела, совсем барышней сделала, - говорила Анна Гавриловна.
– Она сейчас выйдет к вам, - прибавила она и ушла; ее сжигало нетерпение показать Павлу поскорее дочь.

Тот, оставшись один, вошел в следующую комнату и почему-то опять поприфрантился перед зеркалом. Затем, услышав шелест женского шелкового платья, он обернулся: вошла, сопровождаемая Анной Гавриловной, белокурая, чрезвычайно миловидная девушка, лет восемнадцати, с нежным цветом лица, с темно-голубыми глазами, которые она постоянно держала несколько прищуренными.

– Вот, посмотрите, какая!
– проговорила, не утерпев, Анна Гавриловна. Это племянник Еспера Иваныча, - прибавила она девушке, показывая на Павла.

Та мило улыбнулась ему и поклонилась. Павел тоже расшаркался перед нею.

Они сели.

– Вы еще в гимназии учитесь?
– спросила его девушка.

– В гимназии!.. Я, впрочем, скоро должен кончить курс, - отвечал скороговоркой Павел и при этом как-то совершенно искривленным образом закинул ногу на ногу и безбожно сжимал в руках фуражку.