Павел, несмотря на чувствуемое столь милое и близкое соседство, несмотря на сжигающий его внутри огонь, оказался самым внимательным учеником. Такого рода занятия их прежде всего наскучили m-me Фатеевой.

– Когда же вы прекратите вашу музыку? Я наконец умираю со скуки! воскликнула она.

– Pardon, chere amie! [129]– сказала Мари, как бы спохватившись.
– Вы совсем уж почти без ошибки играете, - прибавила она не без кокетства Павлу.

– Только то и требовалось доказать!
– отвечал он, пришедший в восторг от ее взгляда.

По случаю французского языка тоже вышла история в этом роде. Вихров раз пришел и застал, что Мари читает m-me Фатеевой вслух французский роман. Он, по необходимости, тоже сделался слушателем и очутился в подлейшем положении: он совершенно не понимал того, что читала Мари; но вместе с тем, стыдясь в том признаться, когда его собеседницы, по случаю прочитанного, переглядывались между собой, смеялись на известных местах, восхищались поэтическими страницами, - и он также смеялся, поддакивал им улыбкой, так что те решительно и не заметили его обмана, но втайне самолюбие моего героя было сильно уязвлено. "Что же я за невежда!" - думал он и, придя домой, всю ночь занимался французским языком; на следующую ночь - тоже, так что месяца через два он почти всякую французскую книжку читал свободно. Случай невдолге представился ему и блеснуть своим знанием; это было в один дождливый, осенний день. Павел пришел к Имплевым и застал, что Мари была немного больна и лежала на диване, окутанная своею бархатною кацавейкой. О, как она показалась ему мила в этом положении! Целый вечер им предстояло остаться вдвоем, так как Фатеева писала, что, по случаю дурной погоды, она не приедет. Мари, кажется, больше затем, чтобы только на что-нибудь другое отвлечь пламенные взгляды кузена, которые он явно уже кидал на нее, сказала ему:

– Прочти мне что-нибудь!

– По-французски или по-русски?
– спросил Павел, вставая и беря будто бы случайно с этажерки неразрезанный французский роман.

– Надеюсь, что вы сего не читали?
– прибавил он.

– Нет, - отвечала Мари, думавшая, что он ей станет читать по-французски.

Павел неторопливо разрезал роман, прочел его заглавие, а потом произнес как бы наставническим тоном:

– Вы уж извините; я буду прямо вам читать по-русски, ибо по-французски отвратительнейшим образом произношу.

– Но тебе, может быть, это трудно будет?
– спросила даже несколько удивленным тоном Мари.

– Не думаю, - отвечал Павел и начал читать ясно, отчетливо, как бы по отличному переводу.

– Ты славно, однако, знаешь французский язык, - сказала с удовольствием Мари.

– И вообразите, кузина, - продолжал Павел, - с месяц тому назад я ни йоты, ни бельмеса не знал по-французски; и когда вы в прошлый раз читали madame Фатеевой вслух роман, то я был такой подлец, что делал вид, будто бы понимаю, тогда как звука не уразумел из того, что вы прочли.

– Ты искусно, однако, притворялся!
– заметила ему Мари.

– Надеюсь; но так как нельзя же всю жизнь быть обманщиком, а потому я и счел за лучшее выучиться.

– Но зачем же тебе так непременно хотелось выучиться по-французски?

– Для вас! Я не хотел, чтобы вы увидели во мне невежду.

Мари вся покраснела, и надо полагать, что разговор этот она передала от слова до слова Фатеевой, потому что в первый же раз, как та поехала с Павлом в одном экипаже (по величайшему своему невниманию, муж часто за ней не присылал лошадей, и в таком случае Имплевы провожали ее в своем экипаже, и Павел всегда сопровождал ее), - в первый же раз, как они таким образом поехали, m-me Фатеева своим тихим и едва слышным голосом спросила его:

– Вы для Мари выучились по-французски?

– Да, - отвечал Павел.

Разговор на несколько времени прекратился.

– У вас поэтому много силы воли?
– начала m-me Фатеева снова.

– Много, - отвечал Павел.

– Я ужасно люблю в людях силу воли, - прибавила она, как бы совсем прячась в угол возка.

– А сами вы сим качеством награждены от природы или нет?

– Да, награждена, и мне это очень полезно оказалось в жизни.

– А вот, кстати, - начал Павел, - мне давно вас хотелось опросить: скажите, что значил, в первый день нашего знакомства, этот разговор ваш с Мари о том, что пишут ли ей из Коломны, и потом она сама вам что-то такое говорила в саду, что если случится это - хорошо, а не случится - тоже хорошо.

– Я не помню!
– сказала m-me Фатеева каким-то протяжным голосом.

– Значит, под этими словами ничего особенного не заключалось?

– Не знаю, не помню!

– У Мари никакой нет особенной в Москве сердечной привязанности?

– Кажется, нет!
– опять протянула Фатеева.

Будь на месте Павла более опытный наблюдатель, он сейчас бы почувствовал в голосе ее что-то неопределенное, но юноша мой только и услыхал, что у Мари ничего нет в Москве особенного: мысль об этом постоянно его немножко грызла.

– Ну-с, теперь об вас, - сказал он, окончательно развеселившись, скажите, вы очень несчастливы в вашей семейной жизни?

– Очень!

– Что же ваш муж - груб, глуп, зол?

– Он пьяный и дурной нравственности человек.

– И вас не любит?

– Вероятно!

– Зачем же вы живете с ним?

– Потому что у меня, кроме этого платья, что на мне, - ничего нет!

– Господи боже мой!
– воскликнул Павел.
– Разве в наше время женщина имеет право продавать себя? Вы можете жить у Мари, у меня, у другого, у третьего, у кого только есть кусок хлеба поделиться с вами.