– А потом куда?
– спросила девушка.

– Потом ненадолго в Демидовское [26] , а там и в военную службу, и в свиту.

Павел, не говоря, разумеется, отцу, сам с собой давно уже решил поступить непременно в военную.

– Почему же в Демидовское, а не в университет? Демидовцев я совсем не знаю, но между университетскими студентами очень много есть прекрасных и умных молодых людей, - проговорила девушка каким-то солидным тоном.

– Конечно, - подтвердил Павел, - всего вероятнее, и я поступлю в университет, - прибавил он и тут же принял твердое намерение поступить не в Демидовское, а в университет. Марья Николаевна произвела на него странное действие. Он в ней первой увидел, или, лучше сказать, в первой в ней почувствовал женщину: он увидел ее белые руки, ее пышную грудь, прелестные ушки, и с каким бы восторгом он все это расцеловал! Фуражку свою он еще больше, и самым беспощадным образом, мял. Анна Гавриловна, ушедшая в комнату Еспера Иваныча, возвратилась оттуда.

– Дяденька вас просит к себе, - сказала она Павлу.

Тот пошел. Еспер Иваныч сидел в креслах около своей кровати: вместо прежнего красивого и представительного мужчины, это был какой-то совершенно уже опустившийся старик, с небритой бородой, с протянутой ногой и с висевшей рукой. Лицо у него тоже было скошено немного набок.

Павел обмер, взглянув на него.

– Видишь, какой я стал!
– проговорил Еспер Иваныч с грустною усмешкою.

– Ничего, дяденька, поправитесь, - успокаивал его Павел, целуя у дяди руку, между тем как у самого глаза наполнились слезами.

Мари тоже вошла и села на одно из кресел.

– Познакомь их!
– сказал Еспер Иваныч Анне Гавриловне, показывая пальцем на дочь и на Павла.

– Они уже познакомились, - отвечала Анна Гавриловна.

– Скажи, чтобы они полюбили друг друга, - проговорил Еспер Иваныч и сам заплакал.

Павел был почти не в состоянии видеть этого некогда мощного человека, пришедшего в такое положение.

– Он... малый... умный, - говорил Еспер Иваныч, несколько успокоившись и показывая Мари на Павла, - а она тоже девица у нас умная и ученая, прибавил он, показав Павлу на дочь, который, в свою очередь, с восторгом взглянул на девушку.

– Когда вот дяденьке-то бывает получше немножко, - вмещалась в разговор Анна Гавриловна, обращаясь к Павлу, - так такие начнут они разговоры между собою вести: все какие-то одеялы, да твердотеты-факультеты, что я ничего и не понимаю.

Еспер Иваныч рассмеялся; девушка взглянула на мать; Павел продолжал на нее смотреть с восторгом.

О, сколько любви неслось в эти минуты к Марье Николаевне от этих трех человек!

Еспер Иваныч продолжал сидеть и неумно улыбаться.

– Как же я вас буду звать?
– отнеслась Марья Николаевна к Павлу несколько таким тоном, каким обыкновенно относятся взрослые девушки к мальчикам еще.

– Как вам угодно, - отвечал тот.

– Я вас буду звать кузеном, - продолжала она.

– В таком случае позвольте и мне называть вас кузиной!
– возразил ей на это Павел.

– Непременно кузиной!
– подхватила Марья Николаевна.

– Слышите, батюшка!
– отнеслась Анна Гавриловна к Есперу Иванычу.
– Она его карзином, а он ее карзиной будут называть.

– Карзиной!
– повторил Еспер Иваныч и засмеялся уже окончательно.

Вот что забавляло теперь этого человека. Анна Гавриловна очень хорошо это понимала, и хоть у ней кровью сердце обливалось, но она все-таки продолжала его забавлять подобным образом. Мари, все время, видимо, кого-то поджидавшая, вдруг как бы вся превратилась в слух. На дворе послышался легкий стук экипажа.

– Это Клеопаша, должно быть, - проговорила она и проворно вышла.

– Кто?
– спросил Еспер Иваныч.

– Клеопатра Петровна, надо быть, - отвечала Анна Гавриловна.

– Кто это такая?
– спросил ее негромко Павел.

– Да как, батюшка, доложить?
– начала Анна Гавриловна.
– Про господина Фатеева, соседа нашего и сродственника еще нашему барину, слыхали, может быть!.. Женился, судырь мой, он в Москве лет уж пять тому назад; супруга-то его вышла как-то нашей барышне приятельницей... Жили все они до нынешнего года в Москве, ну и прожились тоже, видно; съехали сюда... Княгиня-то и отпустила с ними нашу Марью Николаевну, а то хоть бы и ехать-то ей не с кем: с одной горничной княгиня ее отпустить не желала, а сама ее везти не может, - по Москве, говорят, в карете проедет, дурно делается, а по здешним дорогам и жива бы не доехала...

– Она одна или с мужем?
– перебил Еспер Иваныч Анну Гавриловну, показывая рукою на соседнюю комнату.

– Одна-с, - отвечала та, прислушавшись немного.
– Вот, батюшка, прибавила она Павлу, - барыня-то эта чужая нам, а и в деревню к нам приезжала, и сюда сейчас приехала, а муженек хоть и сродственник, а до сих пор не бывал.

– Дурак он...
– произнес Еспер Иваныч, - армейщина... кавалерия... только и умеет усы крутить да выпить, - только и есть!

– Уж именно - балда пустая, хоть и господин!..
– подхватила Анна Гавриловна.
– Не такого бы этакой барыне мужа надо... Она славная!..

– Она умная!
– перебил с каким-то особенным ударением Еспер Иваныч, и на его обрюзглом лице как бы на мгновение появилось прежнее одушевление мысли.

Вошла Мари и вслед за ней - ее подруга; это была молодая, высокая дама, совершенная брюнетка и с лицом, как бы подернутым печалью.

– Здравствуйте, Еспер Иваныч!
– сказала она, подходя с почтением к больному.

– Здравствуйте!
– отвечал ей тот, приветливо кивая головой.

М-me Фатеева села невдалеке от него.