Анна Ивановна вошла и в волнении сейчас же опустилась на стул.

– Дайте мне воды; меня душит вот тут!..
– проговорила она, показывая на горло.

Вихров подал ей воды.

– Сходите и спросите Каролину Карловну, пустит ли она жить меня к себе в номера?
– сказала она.

– Разумеется, пустит; номер есть свободный, и спрашивать ее об этом нечего, - отвечал Вихров.

– Нет, сходите, говорят вам!.. Может быть, она я не пустит! проговорила каким-то капризным голосом Анна Ивановна.

Вихров почти бессознательно повиновался ей и пошел будить Каролину Карловну.

К почтенной хозяйке все почти ее постояльцы без всякой церемонии входили днем и ночью. Павел прямо подошел к ее постели и стал будить ее.

– Каролина Карловна, а Каролина Карловна!
– говорил он и даже взял и потряс ее за плечо.

– А, что!
– откликнулась она, а потом, узнав Вихрова, она произнесла: Подите, Вихров, что за глупости?.. Зачем вы пришли?

– Я пришел к вам от Анны Ивановны, которая пришла ко мне и просит вас, чтобы вы дали ей номер.

При этих словах почтенная хозяйка приподнялась уже на своей кровати.

– Как, пришла уж, пришла?
– произнесла она как бы несколько довольным и насмешливым голосом.
– Недолго же ее держали!

Вихров думал, что это она говорит, что Анну Ивановну на уроке недолго продержали.

– Но что же делать, - произнес он, - дайте ей, по крайней мере, номер поскорее; она сидит у меня в комнате вся в слезах и расстроенная.

– А я говорила ей... говорила, - произнесла Каролина Карловна, сидя на своей постели, - она скрыла тогда от меня; ну, теперь и поплатилась.

– Что такое скрыла, поплатилась? Ничего я вас не понимаю; комнату ей, говорят вам, дайте скорее!

– Да комнат много, пусть хоть рядом с вами займет, - отвечала хозяйка, - хоть и не следовало бы, не стоит она того.

Вихров, опять подумав, что Каролина Карловна за что-нибудь рассорилась с Анной Ивановной перед отъездом той на урок и теперь это припоминает, не придал большого значения ее словам, а поспешил взять со стены указанный ему хозяйкой ключ от номера и проворно ушел. Номер оказался совершенно неприбранным, и, чтобы привести его хоть сколько-нибудь в порядок, Вихров разбудил горничную Фатеевой, а потом перевел в него и Анну Ивановну, все еще продолжавшую плакать. Она была в домашней блузе, волосы у нее едва были заколоты назади, руки покраснели от холода, а на ногах - спальные туфли; но при всем том она была хорошенькая собой.

– Что, мне оставить вас?
– спросил он ее.

– Нет, Вихров, посидите, - произнесла она, протягивая ему руку, - мне надобно вам многое рассказать.

Вихров сел около нее. Его самого снедало любопытство узнать, что такое с ней произошло.

– Откуда вы это появились и на каком уроке вы жили?
– спросил он.

– Я не на уроке жила, - отвечала Анна Ивановна отчаянным голосом.

– Но где же?
– спросил ее Вихров уже тихо.

– У Салова, - отвечала Анна Ивановна тоже тихо.

– Как у Салова?
– воскликнул Вихров; он отшатнулся даже при этом от Анны Ивановны.

– У Салова, - отвечала она, нахмуривая свое хорошенькое личико.

– Разве вы любили не Неведомова?
– спросил Вихров.

– Нет, Салова - на горе мое!
– произнесла Анна. Ивановна.

– Как же вам не стыдно было предпочесть того этому?

– Так уж случилось; черт, видимо, попутал, - произнесла Анна Ивановна и развела ручками, - тот грустный такой был да наставления мне все давал; а этот все смешил... вот и досмешил теперь... хорошо сделал?

– Но что же такое он с вами сделал?

– Сделал то, что...
– И Анна Ивановна остановилась при этом на несколько мгновений, как бы затем, чтобы собраться с силами.
– То место, на которое я поступила, он мне достал и часто у нас бывал в доме, потом стал свататься ко мне, - формально, уверяю вас! Я сколько раз ему говорила: "Вздор, говорю, не женитесь на мне, потому что я бедна!" Он образ снял, начал клясться, что непременно женится; так что мы после того совершенно, как жених и невеста, стали с ним целые дни ездить по магазинам, и он закупал мне приданое. В доме между тем стали говорить, чтобы я занималась или детьми, или своим женихом; тогда он перевез меня к себе на квартиру.

– Но как же вы переехали к нему?

– Отчего же не переехать?
– возразила наивно Анна Ивановна.
– Я была с ним обручена. Потом он меня у себя начал от всех прятать, никому не показывать, даже держать меня в запертой комнате, и только по ночам катался со мной по Москве. Я стала на это жаловаться: мне очень скучно было сидеть по целым дням взаперти. "Что же, говорю, ты, значит, меня не любишь, если не женишься на мне и держишь меня, как мышь какую, - в мышеловке?" А он мне, знаете, на эту Бэлу - черкешенку в романе Лермонтова - начнет указывать: "Разве Печорин, говорит, не любил ее?.. А тоже держал взаперти!" И когда я очень уж расплачусь - "дикарочка, дикарочка!" - начнет меня звать, привезет мне конфет, и я расхохочусь. Но еще хорошо, что нянька у него отличнейшая женщина была, еще за маленьким за ним ходила!.. Он взял ее к себе, как меня перевез. "Матушка барышня, - говорит она мне потихоньку, - что вы тут живете: наш барин на другой хочет жениться; у него ужо вечером в гостях будет невеста с матерью, чтоб посмотреть, как он живет". И вообразите: я тут сижу у него запертая, а другая невеста у него на вечере. Слышу - шампанское пьют, веселятся; это меня взорвало; я что есть силы стала стучаться в запертую дверь свою, так что он даже прибежал. "Не хочу, говорю, ни минуты тут оставаться!" - надела свой салоп и побежала сюда.