– Мужа моего изменой своей ему!
– отвечала с резкостью Домна Осиповна.

Бегушев еще более обозлился.

– Откровенно говоря, - начал он с расстановкой, - я никогда не воображал встретить такую женщину, которая бы говорила, что она не любит мужа и, по ее словам, любит другого, и в то же время так заботилась бы об муже, как, я думаю, немного нежных матерей заботятся о своих балованных сыновьях!

Все подчеркнутые слова Бегушев подчеркивал тоном своего голоса.

– Я забочусь потому, что муж мне - я уж вам это говорила - дал все: положение в свете и возможность существовать, а другие - ничего!

Бегушев понял ее намек; гневу его пределов не было - до того слова Домны Осиповны показались ему несправедливыми и оскорбительными.

– Другим нечего было и делать, когда вы все получили от мужа! произнес он, сдерживая себя сколько только мог.
– И по мне совсем другая причина вашего внимания к мужу: вы еще любите его до сих пор!

– Нисколько!.. Нисколько!..
– воскликнула Домна Осиповна совершенно искренно.

– Нет, вы любите его!
– повторил Бегушев.
– Не помню, какой-то французский романист доказывал, что женщины сохраняют на всю жизнь любовь к тем, кого они первого полюбили, а ко второй любви вы отнеслись так себе!

– Эта вторая любовь тоже отнеслась ко мне так себе!

– А какие факты на это?
– спросил Бегушев.

– О, их много!
– произнесла Домна Осиповна, хоть сама сознавала, что у ней всего один был факт: то, что Бегушев, имея средства, не дарил ей дачи; но как это было высказать?! Кроме того, она видела, что очень его рассердила, а потому поспешила переменить свой тон.
– Пощади меня, Александр, ты видишь, как я сегодня раздражена!
– произнесла она умоляющим голосом.
– Ты знаешь ли, что возлюбленная мужа способна отравить меня, потому что это очень выгодно для нее будет!

Последними словами Домна Осиповна сильно подействовала на Бегушева. Подозрительность его немедленно подшепнула ему, что это весьма возможно и что подобные негодяйки из-за денег способны на все решительно!

– Тогда прогоните ее сейчас же, сию секунду!
– начал он настойчиво. Или, лучше всего, переезжайте ко мне, и мы уедем совсем за границу! Я могу, без всяких ваших средств, жить с вами совершенно обеспеченно!

Бегушев в первый еще раз произнес эти страшные в настоящем положении дела для Домны Осиповны слова: "Уедем за границу!" Она уехать бы, конечно, желала; но как было оставить ей без ближайшего наблюдения пять миллионов, находящиеся почти в руках ее мужа? Это до такой степени было близко ее сердцу, что она не удержалась и сказала об этом Бегушеву.

– Я много раз тебе говорила, что пока я не могу кинуть мужа без надзора; ты должен понимать, что он ребенок, а у него дед умирает, оставляя ему в наследство громадное состояние, которое без меня все прахом разлетится! А вот, бог даст, я все это устрою, и пусть тогда он живет как знает; я весь свой нравственный долг исполню тогда в отношении его!

– "Славься сим, Максим Петрович, славься, нежная к нам мать!"{134} продекламировал насмешливо Бегушев.

– Я буду такой же нежной матерью и в отношении вас, если только обстоятельства потребуют того! Вспомните вашу недавнюю болезнь: я тут мало думала о себе, - такой уж глупый нрав мой!..

Бегушев, вспомнив свою болезнь и то, с какою горячностью за ним ухаживала Домна Осиповна, постих несколько: ему совестно сделалось очень язвить ее... У Домны Осиповны не свернулось это с глазу, и она очень была довольна, что поуспокоила своего тигра, как называла Домна Осиповна иногда в шутку Бегушева.

– Я только теперь не знаю, - продолжала она, как бы опять спрашивая его совета, - писать ли моему безалаберному супругу о проделках его Глаши... (Слово безалаберный Домна Осиповна с умыслом присоединила к имени мужа, чтобы доставить тем удовольствие Бегушеву.)

– Ни слова!.. Ни звука!..
– воскликнул тот.
– Это их дело: свои люди разберутся. Но сама переезжай ко мне, если боишься, что она отравит тебя!

– О, отравы ее я нисколько не боюсь!
– произнесла Домна Осиповна (она в самом деле нисколько этого не боялась, а сказала затем только, чтобы напугать Бегушева, и напугала, как мы видели).
– Но я не могу оставить дома, потому что она наверное его обокрадет! (Последнего обстоятельства Домна Осиповна действительно боялась.)

По отъезде ее Бегушев впал в мрачное раздумье. Мечты его о поездке за границу и о полном обладании Домною Осиповною рушились: жди, пока она покончит все дела мужа! Как ему ничтожно показалось бытие человека! "О, хоть бы умереть поскорей!" - сказал он и прослезился.

В то время как Бегушев страдал от каких-то чисто вымышленных, по мнению Домны Осиповны, страданий, на нее сыпались дела самого серьезного свойства, вызывающие на серьезные беспокойства: мужу она, несмотря на запрещение Бегушева, все-таки написала довольно подробно о поведении его возлюбленной, потому что Глаша действительно последнее время допивалась почти до чертиков; любовников у нее был уж не один, а скольким только угодно было: натура чухонско-петербургской кокотки в ней проснулась во всей своей прелести!!