То, что над его головой собрались тучи, Тарас Константинович почувствовал сразу, едва вошел в узкий коридор треста. Обычно, когда он появлялся тут, с ним наперебой здоровались: мелкая канцелярская сошка почтительно, рангом повыше - с уважением, еще повыше - по-приятельски шумно. Тарас Константинович знал всех не только в лицо, но знал и цену каждому.

Сегодня все было иначе. Пробегающие с бумагами служащие торопливо, на ходу кивали, бросая любопытные сочувствующие, а когда и не очень сочувствующие взгляды; за спиной, пока Тарас Константинович шел, умышленно косолапя, возникал шепоток. Почуяли, крысы бумажные!..

По-прежнему - на равную ногу, по-дружески, разрешив себе фривольность, - перекинулся с ним только главный бухгалтер, бравый детина гвардейского роста, с замедленными, полными достоинства жестами.

– Ждет, - многозначительно кивнул он, выйдя из приемной и пожимая директору руку.
– Не понимаю, Тарас Константинович, зачем вам это надо было? С вашим-то положением!..

– Да так уж вышло, - смиренно ответил Тарас Константинович.

– Да, да, нехорошо.
– Главный бухгалтер доверительно взял директора под руку.
– Не обижайтесь, Тарас Константинович: написал я докладную и на вашего Бориса Ивановича. Всю картину он мне по тресту портит.

– Это вы мне его портите.

– Чем же это?
– удивился главный.

– Циркуляр, а не человек стал. С женой скоро спать перестанет: инструкции подходящей до сих пор еще нет.

– Все шутите, шутите!
– Главбух выдернул руку, шагнул, широко улыбаясь, кому-то навстречу.

Ничего не знали пока два директора дальних совхозов, затащившие Тараса Константиновича в угол коридора.

– Скоро освободитесь, Тарас Константинович?

– Не знаю. А что?

– Сообразить хотим, - плутовато подмигнул чернявый директор прихоперского совхоза.
– Закажем столик в "Суре". Хоть посидим, душу отведем - очумели ведь совсем.

– Не могу, друзья.
– Тарас Константинович кивнул, усмехнувшсь, на обитую дерматином дверь приемной.
– Ждет.

– Что, или на ковер?

– Вроде того.

– Ну, не может быть.
– В голосе чернявого прозвучало искреннее сомнение.
– Вам-то, передовым, что. Это с нас, середнячков, стружку снимают!

– Нет уж, без меня, - твердо отказался Тарас Константинович. Лет десяток назад он даже любил такие случайные, накоротке, застольные встречи с коллегами, бывало, что сам и организовывал их, - теперь после случайной рюмки приходилось день-другой, морщась, кидать под язык белые плоские лепешки.

Директор треста вышел, как обычно, из-за стола, но лицо его осталось озабоченно-хмурым.

– Вот - почитайте.

Тарас Константинович вооружился очками, иронически хмыкнул. Наискосок текста, отпечатанного на машинке, была начертана короткая, как окрик, резолюция:

"Разобраться - наказать". Знакомая подпись под ней принадлежала начальству большому и на расправу скорому.

Жалоба была написана внешне убедительно, в тысячекратно проверенных выражениях: "...следуя порочной практике прошлых лет, трест...", "своеволие директора совхоза, забывшего...", "безответственное отношение к договорным обязательствам поставили под угрозу срыва...", и, конечно же, "обращая ваше внимание, просим..."

– Договорные обязательства первыми нарушили они.
– Тарас Константинович вернул бумагу, неторопливо уложил очки в футляр.
– Я вынужден был так поступить.

Директор треста бережно положил бумагу посредине стола, еще раз взглянув в верхний левый угол ее, - впечатление было такое, что грозная резолюция гипнотизировала его.

– Я предупреждал, Тарас Константинович: повремените, повремените!

– Это равносильно совету выкинуть полтораста тонн на свалку. А мы спасли их. Вагоны, кстати, заместитель председателя дал. Он же знает. Разберитесь.

– Разобрались! Видите, что из этого получилось?
– Директор раздраженно ткнул пальцем в бумагу.

– Вижу и отказываюсь понимать. В Чапаевском двести тонн выкинули. Скормили лошадям и коровам вместо овса и сена. А я положил тридцать тысяч государству на счет. Положил, а не выкинул.
– Тарас Константинович сдержал раздражение, просто, как-то очень по-человечески сказал: - Ведь хреновину городишь, Семен Семеныч.

В глазах директора треста на секунду мелькнуло замешательство.

– Как человек, как коммунист, я понимаю вас. Как руководитель - нет.

– А я никогда такого раздвоения личности не испытывал, - ядовито, теряя терпение, сказал Тарас Константинович, дипломатничать уже было незачем.

Директор треста стянул губы бантиком - молча проглотил обиду.

– Пишите объяснение. И должен сказать: приказом по тресту я вынужден объявить вам строгий выговор.

Чтоб другим неповадно было.

– Валяйте.
– В голосе Тараса, Константиновича, помимо его воли, прозвучала досада.
– Два еще прежних висят, с третьим на пенсию пойду.