Елена протиснулась поближе. Ей доставляло удовольствие выслушивать суждение водителей-испытателей, людей, знающих тонкости шинного дела и несущих ответственность за каждое свое слово.

Немного позже появились руководители Комитета партийно-государственного контроля, и Елена уехала домой, понимая, что сегодня ею никто заниматься не станет. Однако общая радость передалась и ей. Приятно было думать, что через несколько дней она, быть может, войдет в этот коллектив, решающий большие и очень конкретные задачи. 

Дубровин встретил ее радушно. Он знал ее в лицо, вспомнил, где видел, но фамилию вспомнить не мог.

— Ракитина Елена Евгеньевна, — официально представилась Елена и рассказала, что приходила вчера, зачем приходила и почему ушла.

— Напрасно, напрасно, для такой обаятельной женщины я нашел бы время, — галантно сказал Дубровин, используя право преклонного возраста говорить комплименты. — А шины посмотрели? Каковы?

— Хорошие шины. Только очень сложны конструктивно. Мне неясно, когда заводы получат соответствующее оборудование, а сборщики освоят их изготовление.

В глазах Дубровина появилось любопытство. Ракитина смотрит в корень, значит, понимает в шинах. Так почему же она ушла из НИИРИКа? И он спросил об этом.

— Разошлись с руководством во взглядах на пути поиска антистарителя, — осторожно ответила Елена, не желая охаивать ни институт, в котором работала, ни его руководителя. — Я стою на точке зрения… сибирского завода.

Лицо Дубровина выразило живейший интерес.

— Но, родненькая, правильность взглядов доказывают работой, а не уходом, — сказал он.

— Каждый доказывает, как может, — возразила Елена. — Я предпочла искать единомышленников, а не бороться с противниками.

— Вы кандидат?

— Нет. Рядовой научный сотрудник. Химик-аналитик. Исследовательских способностей за собой не вижу и плодить число ученых-пустоцветов не собираюсь.

— А может быть, у вас просто не сумели пробудить этих способностей? — поинтересовался Дубровин.

Елена ответила коротким анекдотом: человека спросили, играет ли он на скрипке. «Не пробовал. Может быть, и играю…»

Дубровин рассмеялся. У него и без улыбки очень добродушное лицо, типичное, как казалось ей, лицо человека науки, который имеет дело только с реактивами, колбами и пробирками.

— Вы копуха или торопыха? Признавайтесь, — неожиданно потребовал он.

— Торопыха, — поспешила ответить Елена, словно боялась, что Дубровин примет ее за копуху, если она помедлит с ответом. — Я всегда стремлюсь поскорее сделать работу и получить результат.

Дубровину все больше нравилась эта женщина, исполненная непостижимого обаяния, с решительными суждениями. Она не старалась произвести выгодного впечатления, чем всегда грешат люди, устраивающиеся на работу, и этим невольно подкупала. Дубровин понимал, что особой ценности для его отдела она не представляет. У него работало шесть докторов наук, семнадцать кандидатов, два академика консультировали наиболее значительные темы, одиннадцать аспирантов готовили диссертации. Рядовой химик — не находка, но почему-то не хотелось отпускать ее ни с чем, и он стал рассуждать вслух:

— Мне думается, лучше всего подключить вас к поисковой работе дальнего прицела. Как правило, это значительные темы, и ведут их серьезные люди, у которых есть чему поучиться. Вот сейчас мы пытаемся создать моношину. Знаете, что это такое?

— Шина сплошь из одного полимера.

— Значимость ее представляете?

— Еще бы! Сборка заменяется литьем или штамповкой.

— Увлекает?

— Интересно. Но прицел очень уж далекий. — Елена страдальчески сморщила брови. — Люди, решающие такие задачи, похожи на путников в дальней дороге: они не спешат. А я торопыха.

— Ну, насчет темпов — это кто как. Они зависят от научного темперамента, — возразил Дубровин. — Но когда на тебя наседают — скорей да скорей — каждый заторопится. Есть еще одно интересное дело, поближе. О радиационной вулканизации слышали?

— Краешком уха, — призналась Елена. — Только то, что было опубликовано.

Дубровин подробнейшим образом рассказал о том, как в стенах ЦНИИШИНа родилась мысль подвергнуть резину воздействию атомной энергии, как искали оптимальные параметры, терпели неудачи. Рассказал и о теоретических схватках, которые пришлось выдержать. Многие ученые считали, что облучение не улучшит свойства материалов, а наоборот, ухудшит их.

По его оживленности Елена догадалась, что радиационная вулканизация ему, пожалуй, ближе всего остального.

— Я горячо советую вам, Елена Евгеньевна: заинтересуйтесь радиационной химией, — уговаривал Дубровин. — Возможности ее безграничны и пока находятся далеко за пределами наших знаний. Мы еще не совсем точно представляем себе, что происходит в облученных шинах, но можем сказать с уверенностью, что ходимость их возрастет на пятнадцать — двадцать пять процентов. Представляете? Скоро мы начнем в Крыму дорожные испытания шин, подвергнутых радиационной вулканизации, проверим результаты лабораторных исследований и будем бороться за промышленное внедрение.