Когда они легли, Вовка обнял маму за шею и тесно прижался к ней.

– Ты что?
– удивилась она.

– Мама, - шепнул Вовка, - а у нас когда-нибудь будет папа?

Мама вздрогнула.

– Зачем это ты?
– тихо спросила она и погладила Вовкину голову.

В дверь постучали. Вошли Борис Павлович и Фёдор.

Вовка высвободился из маминых рук, отвернулся к стенке и начал чертить на ней пальцем треугольнички. Он вспомнил Кожаного, Гришку-Степана, торговку тётю Маню...

Вот у Степана тоже только мать. Когда они со Степаном шли по дороге, тот сказал: "Был бы у меня батька..."

Жаль Стёпу.

"Был бы у меня батька..."

КЛЕТКА

Тук-тук-тук! Тук-тук-тук!
– стучат колёса.

Мчит поезд по Забайкальской степи, качает вагон. Тоненько звенит ложка в стакане. Под лавкой шелестит иглами, перекатывается в картонке Мурзик.

На одном полустанке Фёдор наконец раздобыл ящик, моток телеграфной проволоки и пошёл мастерить для ежа клетку.

Осторожно, чтобы не шуметь, он тюкал рукоятью ножа по гвоздям, гнул проволоку, сверлил лезвием отверстия в досках.

Когда клетка была готова, в неё пересадили Мурзика.

У клетки было съёмное - чтобы мыть - дно и проволочная удобная ручка.

РАЗГОВОР

Как-то, выйдя в коридор, Вовка увидел у окна маму и Фёдора.

Мама убеждала Фёдора в чём-то, то и дело разводя руками, настаивая, сердясь. Фёдор отказывался, нерешительно мотая головой.

Вовка подошёл ближе.

– Вы поймите, - говорила мама, - кроме вас, у него близких, по существу, нет. Взрослому мальчику всегда нужен мужчина-друг. И потом, как ему теперь жить? Под присмотром милиции? Он теперь всех будет бояться.

– Вы не знаете, сколько я с ним бился. Вот с таких лет. Сестра - та сразу махнула рукой: не могу, говорит. А я только в детский дом его два раза отводил. Убегает!

– Но ведь его ни в коем случае нельзя сейчас оставлять с матерью.

– Бумаги уже в интернате.

– Нельзя оставлять в Иркутске. Эти воры, которым он попал на глаза... Ужас! Из интерната он сбежит и опять будет у них.

– Ну, а я на Камчатке что с ним буду делать? Я ведь целый день работаю.

Мама покачала головой:

– Это всё так, но он вам не чужой...
– Тут она заметила Вовку. Прекратим этот разговор.

Вовка понял, что они говорили о Степане.

"БЭ-Э!"

– Вова, будешь играть в "Цирк"?

– Нет.

– А читать стихи?

Кроме "Стакан-лимон, выйди вон", Вовка никаких стихов не знал.

– Тогда давай рисовать. Или писать буквы.

Вовка достал из чемодана зелёную тетрадь, вырвал из неё лист и протянул Лене.

– Бэ-э!
– тянул он, вырисовывая в тетради пузатое "б".
– Тэ-э! Лена, у тебя буква вверх ногами написана.

– Ничего подобного - это "у".

– Всё равно вверх ногами.

– Папа!

– Ну что ты, мальчик!
– сказал Борис Павлович.
– Лена права: у неё "у" как "у". Где ты видишь ноги?

Но буквины ноги Вовка видел совершенно отчетливо.

– Зато у твоего "э" палочка внутри колыхается!

– Елена, надо говорить "колышется"!

– А ты не можешь одним словом "сыр" и "рыс" написать!

Буквы ребятам нравились. Они были все разные, каждая со своим характером, толпились в тетради шумной ватагой, лезли друг на друга и ужасно неохотно выстраивались в слова.

Даже если это было короткое, одному Вовке известное, таинственное слово

РЫС

ЗНАКОМЫЙ КАЗАК

Поезд шёл уже третий день через горы, тайгу, реки. Конца не было грому колёс и рёву встречных поездов.

У-ууууу!..

Мелькали станционные огни, с грохотом проносились железнодорожные мосты, солнце дрожало за мутным оконным стеклом.

– Ещё долго?
– спрашивала Лена.

– Долго, - отвечал Борис Павлович. Каждый день он был чисто выбрит, белый воротничок блестел.
– Ещё два дня до Комсомольска, день до Советской гавани. В Совгавани сядем на пароход. Пароходом - до Камчатки. Там расстояние около двух тысяч километров.

"Всё он знает!" - подумал Вовка.

– Скоро Ерофей Павлович, - сказал Хлопов.

– Кто это такой?

– Казак.

"Наверное, его знакомый", - решил Вовка и представил себе, как за окном на платформе стоит здоровенный человек в косматой шапке и машет рукой Лениному папе.