Как ни храбрился, а увидел баню без всякого удовольствия. Поглядел на дымившую трубу, почему-то вспомнилось занятое белыми село, где он тогда на тачанке с дядей Федором...

У калитки торчал одноглазый, заросший щетиной дворник. Выждал Севка, пока он куда-нибудь уйдет, прикинул, где может быть ход на чердак. Улучив момент, нырнул в калитку.

Взошел по скрипучей лестнице, отдышался, прислушался. Ни звука... Эх, была не была! Толкнул дверь.

Просторный, светлый чердак был пуст. Лишь у выбеленной известкой трубы лежала куча соломы. А на соломе вплотную к теплым кирпичам - Зина, накрытая до подбородка пальтишком. Осунулась и не узнать.

– Ты что?
– наклонился Севка.
– Почему не пришла?

– Захворала! Голова раскалывается.

– Простыла, наверно. Сейчас мы тебе температуру смеряем. Вот. На-ка градусник... Есть хочешь? У меня в кармане лепешки. Вкусные!

Зина только поморщилась.

– А где ж "квартиранты"?
– огляделся Севка.
– Ты вроде одна.

– Хо! Их и след простыл. Боятся заразиться.

Выждав, Севка взял у Зины термометр и тут же стряхнул.

– Ну? Сколько?

– Есть небольшой жар, - соврал Севка.
– Где-то тебя сильно продуло...

– Может, и продуло, - согласилась Зина, зевая.
– Извини, Сева, спать очень хочется...

Он посидел минут десять возле уснувшей Зины. Встал, накрыл ее поверх пальто охапкой соломы. Не проснулась!

– Спи!
– сказал Севка и вышел.

Страх погнал его неведомо куда. Словно влез кто-то в Севку и кричит: "Беги, дурной, это не простуда, это тиф! Прочь от этого места, тут погибель!.."

Севка шагает, не разбирая дороги, едва сдерживает ноги, чтобы не побежать. Горько ему и нестерпимо стыдно, а ног не унять.

Остановился. Незнакомая окраинная улочка. Домишки, пустые палисадники. В оконных стеклах горит солнце. Весна! "А Зина одна на чердаке. Сбежал от нее, как последний трус. Как те шкеты. Назад, скорее назад!"

Севкино внимание привлекли какие-то звуки. Музыка! Но на чем это играют? Не гармонь, не балалайка, не скрипка. Повернулся к приотворенному окну, задернутому занавеской, и заслушался.

Удивительная штука - музыка! Севка знает, что стоит на окраинной улице Тюмени, а кажется, что не здесь. Чудится, будто эскадрон атакует лавой. Вот вылетели с лесной опушки кони, стелются по земле, прижав уши, а всадники привстали на стременах, вскинули клинки... Над плетнями заголубели дымки выстрелов - это пехота белых... И вдруг - пулеметная строчка. Словно дерюгу рвут...

Музыка смолкла, но она еще звучит в Севке. Храпят ошалелые кони, свистит в Севкиной руке кнут, пулеметчик Федор Дроздов припал к "максиму": та-та-та-та!

– Что ты стоишь тут, мальчик?

Очнулся Севка. Из отворенной калитки на него смотрит высокая седая женщина.

– Это вы играли?
– спросил.

– Я.

– А на чем?

– На рояле, мальчик. Я рада, если тебе понравилось. Хочешь еще послушать?

– Ага!

– Так заходи, пожалуйста!

Сняв у порога шлем, Севка вошел в маленький домик, опасаясь, как бы не затоптать лаптями крашеный пол.

– Вот он, волшебник!
– указала старушка на рояль.
– Ты разве никогда не видел?

– Нет.

Пальцы ударили по клавишам, взлетели вверх, снова упали. И Севка позабыл все на свете. Теперь ему почудилось, что оказался он в своем поселке. Вернее, на лугу, возле речки, которая протекает через поселок. Кузнечики в траве стрекочут, журчит на перекате вода, порхают бабочки, пчелы, звеня, садятся на цветы, а стремительные ласточки так и режут небо... И нет ни войны, ни забитых вокзалов, ни голода, ни болезней. Есть только радость.

– Это Чайковский, - будто сквозь сон слышит Севка.
– Еще играть?

– Нет!
– спохватился он.
– Спасибо... Вот если б вы позволили в другой раз прийти...

Шел Севка обратной дорогой к бане - словно нес на себе тяжелый груз. Музыка музыкой, а Зина-то одна. Что подумает, когда проснется? Клава небось нянчилась с Севкой, как с маленьким. А он? Может, ей уже получше? Хоть бы выздоровела!

Нет, не лучше. Солому как положил поверх пальто - так и лежит.

– Болит?
– подошел он на цыпочках к Зине.
– Да ты никак плакала?

– Ну и плакала! Где ты был?

– Ходил другую квартиру присматривать, - соврал Севка.

– Зачем?

– Тут тебе нельзя. Грязно... Вот если б согласилась одна старушка. Она мне на рояле играла. Еленой Ивановной зовут.

– На рояле?
– удивилась Зина.
– Какой ты счастливый! Эх, мне бы послушать.

– Зачем же слушать, раз ты сама умеешь? Выздоровеешь и сыграешь... Этого... Чайловского.

– Чайковского!
– поправила Зина.
– Думаешь, сыграю? А если это тиф?