Потом, уже держась за рукоятки носилок, оправдывал себя: после свершившегося факта всегда легко найти виновника. Особенно тут, на войне. А что касается пользы... Кто же заранее мог знать, чем обернутся дела? А если бы пошел в атаку?..

Когда команда пополнения, уменьшившаяся на двоих, собралась, Николай привел ее на командный пункт роты. Он хотел было по-уставному доложить вышедшему из землянки командиру роты, но капитан перебил его:

– Знаю, товарищ Косаренко, все знаю! За находчивость и умелые действия объявляю благодарность! И назначаю командиром отделения.
– Он помолчал. Надеюсь, товарищ Косаренко, ты и впредь станешь действовать так же инициативно и смело!

– Буду стараться, товарищ капитан!

Командир роты распустил строй и, улыбаясь, сказал такое, отчего у Николая все похолодело:

– А ведь я вспомнил, откуда мне твое лицо знакомо!.. Приглядись к моей физиономии, может, и она тебе что-нибудь напомнит?.. Не узнаешь? Склеротик несчастный, да мы же с тобой однокашники по Рязанскому пехотному. Только в разных ротах постигали премудрости военного искусства...

– Что вы, товарищ капитан!
– запротестовал Николай, не отворачиваясь от улыбающегося взгляда капитана.
– Вы меня с кем-то путаете...

– Может быть, может быть... Значит, на этот раз меня зрительная память подвела. Она у меня, не хвалясь скажу, особенная: два часа покручусь с человеком, и уж потом долго его не забуду... А вот с фамилиями, наоборот они у меня быстро улетучиваются... Что ж, иди принимай свое отделение...

15

Штрафная рота занимала оборону на стыке, двух стрелковых дивизий, примыкая своим правым флангом к сопке, а левым - к обширному труднодоступному болоту. Фронт в этих краях был давно и прочно устоявшимся, обе стороны возвели долговременные оборонительные сооружения: дзоты и блиндажи с многокатными перекрытиями и соединениями между собой глубокими траншеями, а на "ничейной" земле, разделяющей воюющие стороны, создали хитроумные минные заграждения. Все видимое с обеих сторон - каждый валун, каждое дерево и каждая тропка, - все давным-давно было пристреляно и постоянно держалось на прицеле. А это значило: чуть высунулся из укрытия, попал в поле зрения вражеских наблюдателей, словом, допустил ненароком хоть самую малую оплошность - расплачивайся кровью, а то и самой жизнью...

В этот суровый фронтовой быт, требующий напряжения всех сил, и физических и духовных, Николай довольно быстро влился и не очень тяготился его лишениями и неудобствами. Сложны и трудны были его отношения с новыми товарищами. И не только потому, что этих товарищей никак нельзя было назвать ангелами, к которым бы тянулась душа, - оберегая свою страшную тайну, Николай общительный по натуре, принуждал себя быть замкнутым, нелюдимым. Поэтому среди окружавших его людей он был и чувствовал себя отшельником, а это было для него самой ужасной моральной пыткой.

– У тебя, Косаренко, наверное, телок язык отжевал, - заметил как-то Коровин.
– Все молчишь и молчишь... Зачем тебе, спрашивается, амбарный замок на душе?..

– А почему я ее должен держать нараспашку?

– Так, дорогуша же ты мой, неужели это надо доказывать? Птахи небесные, и те на разные голоса заливаются, радость друг другу доставляют. Мы же, как-никак, человеки, хоть проштрафившиеся. А на поверку что выходит? Явная несуразица... Второй, считай, месяц одно и то же мыкаем, а я вот даже не знаю, к примеру, женат ли ты и есть ли у тебя детишки?

– Тебе-то что до этого?
– не очень вежливо заметил Николай.
– Чем в чужую душу лезть, лучше бы винтовку как следует почистил.

– Опять затянул нудную песню, - обиделся Коровин.
– За мое оружие будь спок, оно у меня в полном ажуре!

– Ажур... А вот эта грязь, а это ржавое пятно?.. Через два часа проверю!.. А теперь показывай, какой твой сектор обстрела?

– Мама родная, да сколько же ты будешь спрашивать про него, про этот несчастный сектор?

– Сколько надо, столько и буду! Показывай!

Коровин нехотя подошел к амбразуре.

– Значит, так... Справа во-он тот валун, какой возле кустов, а слева расщепленная береза. Врагов должен бить как на озерке, так и на берегу. Еще имеются вопросы?

– Что нового заметил у противника?

– Все по-старому... Днем финны и носа не высовывают.

– А ночью?

Оказалось, что ночью, уже перед утром, Коровин видел, как два вражеских солдата спускались умываться.

– Стрелял по ним?

– Зачем? С такого-то расстояния только в белый свет и попадешь... Тут, поди, метров пятьсот, не меньше...

– Эх ты, вояка!
– укорил Николай товарища, подумав про себя: "Я, наверное, и впрямь стал заплесневелым сухарем. Человек ко мне сердцем тянется, а я его всеми силами отпихиваю от себя..."

И словно бы заглаживая свою вину, примирительно спросил:

– Махорка есть?

Коровин полез в карман брюк и достал бархатный кисет, на котором шелковыми нитками было искусно вышито: "Кого люблю, тому дарю. Навсегда твоя Вера".

– Девушка?
– поинтересовался Николай.

Коровин заулыбался, тепло и горделиво.