А Николай не обрадовался и не огорчился: по телу его прошла нервная дрожь, и он, словно бы оправдываясь перед самим собой, успокаивающе подумал: "Тут ведь так, не я его, так он меня..."

Подавив в себе мимолетное, совершенно ненужное и в данном случае даже вредное чувство жалости, он быстро перезарядил винтовку и вновь приготовился к стрельбе.

– Думаешь, и второй появится?

– Должен! Как же иначе-то?

И действительно, вскоре из траншеи выбрался второй финн и, полусогнувшись, заторопился на выручку товарищу. Как только он наклонился над ним, Николай в то же мгновение выстрелил. Солдат выпрямился, немного постоял, словно раздумывая, что делать, и, взмахнув руками, упал.

– И этот готов!
– ликовал возбужденный Коровин.
– Это да, это я понимаю - стрелок!

– Не высовывайся!
– дернул за плечо его Николай.
– Думаешь у них нет снайперов?

Он снял с головы Коровина каску и дулом винтовки приподнял ее над бруствером. Не прошло и минуты, как по каске, сделав в ней вмятину, цокнула пуля и, срикошетив, впилась в бревно облицовки траншеи.

Побледневший Коровин ошалело потрогал вмятину и криво улыбнулся:

– Ну и ну...

– То-то же, - в тон ему поддакнул Николай и на ложе винтовки сделал две памятные отметины...

17

Будни позиционной войны - изо дня в день одно и то же: артиллерийские и ружейно-пулеметные перестрелки, гибель и ранение товарищей, ни на минуту не утихающая тоска по дому, по родным и близким, дележка махорки и уход за оружием, ожидание писем и обсуждение новостей, соленые анекдоты и мечты для многих несбыточные!
– о жизни после победы...

А над всеми этими мыслями и чувствами человека на войне, над вcеми его большими и малыми фронтовыми радостями и горестями - гнетущая неизвестность: что-то ожидает тебя через час или через сутки? Не последний ли раз ощущаешь тепло солнца или наслаждаешься солдатским сухарем?..

Однажды ранним утром командир взвода приказал Николаю сдать свой участок обороны соседнему отделению, а людей немедленно перевести на левый фланг роты. В овальной ложбине непосредственно позади переднего края уже была собрана большая часть роты - человек около девяноста, - когда туда прибыл Николай со своими товарищами. Выстроив всех полукругом, командир роты иронически прищурил глаза с желтоватыми прожилками и по-свойски спросил:

– Ну, христосики, надоело отсиживаться в дзотах и блиндажах? Что ж, пойду навстречу вашим пожеланиям - пущу вас на веселенькую прогулочку.
– Он стер с лица выражение иронии.
– Задача такова: после молниеносного артналета ворваться в траншеи противника, захватить пленных, документы и откатиться. Сигнал атаки - зеленая ракета, сигнал отхода - красная.
– И опять перешел на первоначальный тон: - Довольны? Рады?

– Лично я всю жизнь мечтал о такой неслыханной радости!
– за всех ответил Коровин под невеселый смешок товарищей. Капитан тоже мимолетно улыбнулся и посмотрел на наручные часы.

– Выступаем через тридцать семь минут. У старшины пополните боеприпасы и получите по двойной наркомовской. Поторопитесь, у нас времени в обрез!

Николай отвел свое отделение к одинокой сосенке и с каким-то особым чувством оглядел каждого из девяти солдат. Все присмирели, посерьезнели, у всех думы были - и не могли не быть!
– об одном и том же - о предстоящей разведке боем в условиях долговременной обороны.

– Товарищи!
– заговорил Николай, тщетно стараясь сохранить в голосе обычную, будничную тональность.
– Не будем обманывать самих себя - не все вернемся оттуда... Но многое будет зависеть от нас самих. Мы должны действовать смело и решительно! Чтоб финны и опомниться не смогли, а мы уже у них в траншее... А второй приказ мой такой: раненых и убитых не оставлять! Ни под каким предлогом!.. Рядовой Коровин!

– Я!

– В случае чего... В общем, будешь моим заместителем...

Перед тем как распустить строй, Николай еще и еще раз оглядел товарищей. В эти последние минуты перед боем, которые могут оказаться в чьей-то жизни и последними, ему хотелось сказать нечто важное, значительное. И не только по долгу командира, но и из простой человеческой потребности в душевном общении, по которому он порядком истосковался. Но времени было мало, и он ограничился фразой, которая выражала сокровенную, но едва ли осуществимую мечту каждого:

– Желаю, дорогие товарищи, одного - встретиться после вылазки!..

А вокруг - разгар предбоевой суеты: одни бойцы по-хозяйски заботливо запасались гранатами и патронами: другие делили водку, с покрякиванием "переливая ее в свою посуду" и закусывая "вторым фронтом" - американской консервированной колбасой, третьи уже выпили и, наскоро закусив, возились у пулеметов и противотанковых ружей. И там и сям натянутые шутки, незлобная перебранка по пустякам - в эти предбоевые минуты нервы у всех взвинчены до предела. Недаром говорят: страшна не сама смерть - страшно ее ожидание...

В дележе водки Николай участия не принимал - свою порцию предложил разделить на всех.

– За этот бесценный подарок, ясно-понятно, великое спасибо тебе, товарищ командир, - поблагодарил его Коровин, который с общего согласия взял на себя обязанности виночерпия.
– Но скажи, пожалуйста, почему ты отворачиваешь нос от того, что храбрит сердце солдата?

– Потому что храбрит оно по-дурному...

– А я, между прочим, за это самое и обожаю ее, стервозу. Тяпнешь стакашек - и тогда тебе сам черт не брат!.. Так что давай наперед уговоримся: ты будешь отдавать мне свою порцию, а я тебе за то, что ни попросишь - не пожалею! Вот ей-ей! Лады?