Шрифт:
– Барыня не барыня, а на городскую похожа, - тихо сказал он.
– Чем? Ну, чем?
– В ее голосе были и любопытство и задор.
– Вон и ручки маленькие, и так... все не сельское.
Она засмеялась, запрокинула голову, словно подставляя губы для поцелуя.
– Ручки! На, посмотри эти ручки!
– Она приблизилась, обдав Василия запахом парного молока. На ладошках он увидел жесткие бугорки мозолей.
– Мать, может, и вправду барыней была, а я простая крестьянка. В сельскую школу только два года ходила, а теперь с теткой навоз ворочаю и в поле одна управляюсь. Вот те и ручки!
– сердито заключила она, будто пожалела, что разоткровенничалась перед чужим человеком. Потом отошла на прежнее место, набрала в обе ладошки падающей с крыши дождевой воды и, заигрывая, плеснула в сторону Василия. И - странно!
– небо вдруг посветлело, словно она промыла водой кусок стекла. Дождь свалился куда-то за ригу, упал там и затих. Над озером засияла радуга.
– Как тебя зовут?
– Соня.
Хотел назвать себя, передумал. А она не спросила. Смелая, а не спросила. Значит, и не надо. И вообще, дурь в голову лезет... Домой, домой скорее!
Он взглянул на радугу, поправил френч:
– Ну, спасибо, Соня, за привет, за веселый разговор. Домой спешу.
Она ничего не ответила. Василий сошел с крыльца, оглянулся.
– Ой, подожди! Подожди! Вспомнила! У Кульковых, в Падах, на стене карточка! Ты не родич Насте?
– Настя моя сестра.
– А моя хорошая знакомая. Я у них часто бываю.
– До свидания, тороплюсь я.
– И, как бы сопротивляясь чему-то в себе, добавил: - Жена ждет, сынишка. Три года их не видал.
– Попей кваску на дорожку, как тебя...
– Василий.
– Да, да, Василий... вить мне Настя говорила. Память девичья. Постой, квасу принесу.
Василий выпил квас, ласково посмотрел на Соню и пошел прочь.
У мостка Василий оглянулся. Соня все еще стояла на крылечке и прощально махала рукой. Он тоже поднял руку...
Когда хуторок спрятался за раскидистой ветлой, Василий остановился, покачал головой, пожал плечами. Конечно, блажь в голову лезет. Скорей Машу увидеть, Мишатку!
Взглянул окрест - не будет ли еще дождя?
– и быстро зашагал по травянистой обочине дороги, сбивая грязными сапогами дождевые капли.
Да, летний дождь не страшен путнику. Прошумел, прошуршал, отхлестал и - нет его! Глядь, на небе уже радуга красуется! Яркая, пестрая, веселая!
3
Маша кинулась Василию на шею, прижалась лицом к его холодной от дождевой влаги груди. Не плакала - прятала сгоравшие счастливым огнем щеки.
Василий на одной руке держал Мишатку, другой обнимал Машу и, улыбаясь, смотрел на отца и мать, вышедших вслед за Машей. Захар неуклюже топтался на пороге, ожидая, когда сын подойдет ближе к избе, а Терентьевна суетливо, на ходу осеняла крестом счастливую встречу.
По русскому обычаю, Василий поцеловал всех троекратно, и его первого пропустили в избу.
– Сымай картуз, умойся с дороги, я полью, - захлопотала, засуетилась Маша.
– Сейчас... мешок развяжу, гостинец достану Мишаку.
– Он вынул несколько розовых петушков на палочках и два больших куска рафинада. Держи, Михаил Васильевич! Подарок фронтовой, оттого и дорогой!
– Василий ненасытно разглядывал лицо сына, теребя непослушные стриженые вихры. Потом торжественно извлек со дна мешка два кашемировых платка:
– А это, Михаил Васильевич, нашим мамашам!
– Один подал Терентьевне, с другим подошел к Маше и накинул ей на плечи.
– И хозяину есть гостинец. Держи, батя, трубку!
Соседи уже подглядывали в окна, завистливо шептались. Терентьевна незлобиво прогоняла:
– Отдохнуть дайте с дороги, содомы! Завтра утром приходи да смотри!
Василий умылся, сел за стол. Мишатка, набегавшийся за день, задремал на коленях отца.
– Пей больше молока-то! Пей, сынок! Не смотри на нас, мы недавно поели, - уговаривала Терентьевна Василия.
– Да я и так горшок выпил! Как бы во вред не пошло.
Маша не сводила глаз с родного лица.
Уже смеркалось, когда закончили радостную трапезу. Огня не зажигали. Маша бережно подняла с колен Василия спящего Мишатку и отнесла на свою постель.
– А мы на сеновале ляжем, - жарко шепнула она Василию.
– Там прохладнее, иди туда.
...После сладкого забытья Маша жалобно заговорила:
– А я ведь тебя ходила встречать... думала, ты наказал...
Василий притянул ее к себе:
– Молчи. Я все знаю.
4
На другой день по Кривуше проплыл длинный черный автомобиль и остановился у дома Гривцовых. Чекисты окружили дом, перерыли все Сидорово барахло, проверили все щелки. Жена Сидора рыдала, упав на кровать... Соседи попрятались в сараях. Только ребятишки любовались автомобилем.
– Да нет его дома, дорогие товарищи, - сквозь зубы скулил Сидор, шагая за чекистами по подворью.
– Разве он побегет в родное село? Тут его все знают, да и я его, подлеца, не прощу... Я ведь в Совете состою. Обчеством избранный... Нет его, зря беспокоитесь. Он теперь за границу небось махнул.