Он сразу приступает к делу:

– Я хочу получить у вас кое-какие сведения о Лилли. Ведь вы ее хорошо знаете.

– Никто не может познать душу женщины.

Меня самого ужасает пошлость этой фразы.

– Я спал с ней всего три месяца, - добавляю я, и это уже пахнет стопроцентным кретинизмом.

Лой бросает на меня быстрый взгляд из-под насупленных бровей Точь-в-точь как Макс на ту корреспондентку.

Я сгораю от стыда, но в душе рад, что разговор на эту тему уже не состоится.

Целый квартал мы проходим молча.

На перекрестке - затор. Равнодушная, сытая толпа молча наблюдает движущуюся колонну молодых ребят. Они несут транспарант с надписью: "Л_о_п_о_у_х_и_е, п_р_и_д_у_м_а_й_т_е н_а_м з_а_н_я_т_и_е!" Очевидно, это студенты.

– Вы понимаете, что им нужно?
– спрашивает меня Лой.

– Вам лучше знать, - отвечаю я.

– К их услугам все блага жизни, - задумчиво продолжает он.
– Они ни в чем не нуждаются и могут заниматься чем угодно, в меру своих сил и возможностей, разумеется.

– Вот в этом-то все дело, - говорю я.
– Возможности непрерывно сокращаются. Вероятно, они боятся что скоро даже те крохи, которые вы им оставили, будут отвоеваны вашими обезьянами.

– Обезьянами?
– переспрашивает Лой.
– Ну нет, обезьяны предназначены не для этого

– А для чего?

Лой не спешит с ответом Последние ряды демонстрантов уже прошли, и мы снова пускаемся в путь.

– Профаны, - говорит Лой.
– Профаны всегда падки на всякую сенсацию, способны раздуть ее до невероятных размеров. Ваши представления о мыслящих обезьянах - чистейшая фантастика. Сверхмозг - просто рабочая машина, такая же, как любое счетно-решающее устройство. Нет смысла изобретать то, что уже создано природой, но усовершенствовать природу

всегда можно. Пока тот же Макс нам очень полезен при решении ограниченного круга задач. Изменятся эти задачи - придется искать что-нибудь новое.

– Не знаю, - говорю я.
– Все это темный лес.
– Просто меня, как писателя, пугают эти обезьяны. Впрочем, я их и близко-то не видел.

– Хотите посмотреть? Я могу это вам устроить, хотя Центр очень неохотно выдает разрешения на посещение питомника.

– Еще бы! Вероятно, зрелище не для слабонервных.

– Нет, - отвечает он, - просто это отвлекает обезьян.

x x x

Разрешение приходит через пять дней. Почему-то оно на двух человек.

Я решаю, что Лой хочет блеснуть перед Лилли, и звоню ей по телефону.

– Я сегодня занята, - говорит она.
– Если не возражаешь, с тобой поедет Тони.

...Мы останавливаем автомобиль перед воротами Центра. Висящее на них объявление доводит до всеобщего сведения, что въезд общественного транспорта на территорию категорически воспрещен.

Отщелкиваем свой пропуск в маленьком черном аппарате и сразу попадаем в иной мир.

Густые, нависшие кроны деревьев, посыпанные розовым песком дорожки, спрятанные в густой зелени белые коттеджи, полная тишина.

Если бы не вспыхивающие при нашем приближении указатели, можно было подумать, что мы перенеслись на несколько столетий назад.

Указатели приводят нас к большому одноэтажному зданию, обнесенному высоким забором.

Небольшая калитка в заборе заперта. Я нажимаю кнопку звонка, и через несколько минут появляется худой, высокий человек, облаченный в синий халат. Он долго и с явным неудовольствием разглядывает наш пропуск.

– Ну что ж, заходите!

Мы идем за ним. В нос нам ударяет запах зверинца. Весь двор уставлен клетками, в которых резвятся мартышки.

– В кабинеты заходить нельзя, - говорит наш проводник.

– Мы имеем разрешение.

– Они сейчас работают. Никому не разрешается заходить, когда они работают.

– Но тут же ясно написано в пропуске, - настаиваю я.

– Скоро перерыв, они пойдут обедать, тогда и посмотрите.

Нужно ждать, ничего другого не остается. От нечего делать мы разглядываем мартышек.

– А они тут зачем?
– спрашивает Тони, указывая на клетки.

– Не знаю. Я сторож, мое дело их кормить, а что с ними там делают потом, меня не касается.

– Ну их к черту!
– говорит Тони.
– Поедем домой, Свен.

– Когда у них обед?
– спрашиваю я.

– А вот сейчас буду звонить,

Раздается звук колокола. Мартышки прекращают свою возню и припадают к решеткам.

Я почему-то испытываю невольное волнение.

Открываются массивные двери, и из дома выходят пять горилл.