– На смертном одре уж. Два слова всего: "Ванечка... внучек..." Невозможно было ничего понять, в бреду уж.

– Внучек...
– грустно повторила Аничка и вздохнула.
– Все же ясно: она тебя ведь сынком своим считала всю жизнь. Любая бы женщина поняла, но у вас, мужчин, наоборотная какая-то логика...

Вошел мажордом. Поклонился, доложил, что кушать подано.

– Ванечку сюда, к нам пришли, - сказала моя графинюшка и встала.
– Будем праздновать, душа моя. По-семейному.

Тут появился сын. Белокурый, на меня похожий, как две капли крови. И как я его сразу не узнал?..

– Подковы гнешь?

– Учусь, - серьезно ответил он.
– Орехи в ладони колоть уже научился, батюшка.

Батюшкой меня назвать пока нелегко ему было. Но он улыбнулся при этом совсем как я. Аничка внимательно поглядела на нас и сказала сыну:

– Будь добр, сделай то, о чем мы с тобой, дружок, давно условились. Помнишь?

– Уж все приготовлено, маменька!
– с радостью сообщил он и тут же выбежал.

– Пойдем к столу?
– предложил я, подавая ей руку.

– Обожди, душа моя, - сказала Аничка.
– Сейчас Иван Гаврилович нас с тобою пригласит.

– Иван Гаврилович? Почему же вдруг - Гаврилович? У вас что же, игра такая?

– Судьба, а не игра, - пояснила Аннет.
– Я - грешница, сын - безотцовщина, и при крещении мальчику дал отчество его крестный, Гавриил Алексеевич Негожин, батюшкин приятель. Если хочешь, можем похлопотать о восстановлении твоего отцовства.

– Нет, не хочу, - сказал я.
– Иван Гаврилович ничем не хуже Ивана Александровича. Сохраним это в нашем роду как память о нашей разлуке.

И вошел Ванечка. С тяжелым серебряным блюдом, на котором лежали эклеры...

...Серебро не ржавеет, даже пролежав два десятка лет в тине лебединого пруда...