– Да-а, обязательно!!
– пел радостно и.о. и тряс директорскую руку.

Тут оба недоуменно уставились друг на друга.

– Ой, чего ж это я!
– и.о. хлопнул себя по лбу свободной рукой.
– Я же теперь ваш заместитель!

– Конечно! А я - ваш директор!..

Сотрясания рук возобновились.

– "Исполняющий"?! Заместитель!
– вот так!

– А я - директор!!

– Новый?!
– взвизгнул и. о.

– Самый свежий!

– Да, дела-а!..

– Кстати, о делах. Как они на заводе?
– сурово спросил вдруг Бабышев и отнял руку.

– А вот мы сейчас и узнаем!
– бодро предложил и.о.

– Семенов!
– крикнул он в селектор.

– А нету его, - последовал ответ.

– А кто есть?

– Я есть, Палкин.

– Ага, Палкин, ну, как у вас там выработка?

– Пятьсот.

– Чего пятьсот?
– не понял и.о.

– А чего выработка?

– Понятно. Вот видите, у нас все в порядке!
– заключил и.о.

Бабышев долго молчал.

– А почтовый ящик в форме груши - это как, в порядке?
– наконец спросил он тихо.

– В форме чего?!

– Груши.

– Сейчас узнаем, - заверил и.о. и, переключив селектор, загрохотал. КБ! КБ! Почему задерживаете разработку грушевидных ящиков?!.

Директор не стал дожидаться ответа и, хлопнув дверью, вышел прочь.

Бабышев сомнамбулически бродил по коридорам. Весь вид его выражал горестное недоумение или что-то в этом роде.

Всякий раз, углубляясь в жерло коридора, директор останавливался, разражался странною улыбкой, оборачивался назад и только после этого продолжал свой путь. А путь ему предстоял долгий, ибо коридоры на заводе были бесконечны.

Но в одном из них, похожем на корабельный скелет с выступающими ребрами-шпангоутами и огнетушителями на каждом ребре, Семена Степановича уже поджидали. Некто, укрывшийся за поворотом, стоял, слившись со стеной и подняв над головою нечто.

А Бабышев, ничего не подозревая, медленно шел по коридору, считая пеногоны.

Некто занес нечто за спину...

Директор сделал шаг, еще, еще и получил сильный удар по голове чем-то тяжким и тупым.

Он сел на пол, обхватил голову руками и сквозь великий гуд различил трагический шепот:

– Не тот!..

Когда Бабышев пришел в себя, рядом никого не было, если не считать огнетушителя с большущей вмятиной, валявшегося рядом. "Атташе-кейс" исчез бесследно. Директор встал на ноги, ухватил пеногон и, волоча его за собой, побрел в глубь коридора.

– И-и... это что ж, трахтуром на него наехали?!
– охнула старуха уборщица, завидя приближающегося директора.

– Нет, мать, это им по голове ударили, - вяло отвечал Бабышев.

– Да нешто чугунная попалась, голова-то?

– Не знаю, мать, может, это огнетушитель слабый подвернулся.

– Так помять, так помять! А я тебе скажу, сынок, огнетушители у нас и впрямь особенные: их из почтовых ящиков делают. Как план шибко поперевыполняют, глядь - на каждом гвозде по огнетушителю - и в туалетах, поди, вешают. Зато, как аврал или премия горит, они, огнетушители эти, обратно в ящики переделываются. Но так помять, так помять! И куда дирекция смотрит?!

– А куда она смотрит, мать?

– А куда ж ей смотреть, как директора уж полгода нету. Вот Михаил Галактионович, земля ему пухом, вот человек был! Все вот так в рученьках своих придерживал. Чуть кто что, а он уж тут как тут: хлоп - и нету. Одна беда: рукоприкладством страдал. Всех бил - и мужиков, и женщин. Кулак у него тяжелый был - с одного удара скулу на затылок сворачивал, а случалось - и кости ломал. За опоздания свалку разгребать гонял, за брак - туда же, на свалку. Одни сгребают, другие разгребают - работы всем хватало. Ну, это... чего ж о покойниках плохо говорить? Зато при нем зарплату каждый год на три рубля поднимали и работали на совесть: по миллиону ящиков давали. А сейчас!

– Что сейчас? Неужто совсем пропали без директора?

– Ну, скажешь - пропали! Были тут двое. Один как пришел, так с порога и заверещал: "Я, дескать, наведу порядок! Возьму дела за последний месяц, запрусь в кабинете, месяц их изучать буду, а потом выйду и выгоню всех негодяев, а бездельникам такую кузькину мать покажу, что коровьим навозом заплачут по теплому унитазу!!" Так и сделал: заперся. А через месяц, и правда, выходит. Весь от табака желтый, рубаха жеваная. Сложил тихонько дела на стол, вышел незаметно, да так с тех пор его и не видели - ни дома, ни в министерстве. Пропал, одним словом. Через месяц другого прислали молодой такой, конопатый, из хитрых. Так и не зашел в свой кабинет, а сразу по цехам пошел - знакомиться с производством. Да там где-то и затерялся. Короче, опять ни-в-доме-ни-в-парткоме. И с тех пор нет у нас директора...

– Постой, мать. Так, говоришь, первый желтым вышел?

– Ну да... зубы и руки... заросший...

– А другой конопатый?

– Как малец. В нашей деревне... Эй, сынок, ты куда?! Огнетушитель оставь!

Бабышев почти бежал. Знакомые коридоры оставались позади, ступеньки только и мелькали. Лицо директора полно было какой-то угрюмой решительности. Он, подобно смерчу, пронесся через приемную.

– Семен Степанович? Вы откуда так?
– тревожно спросил и.о.

– Изыди, выдвиженец! Прочь с престола!