Загребельный Павел Архипович
Шрифт:
– Так вы же не курящий, как и Свиридон Карпович.
– А если хочу! Вот вам деньги. Принесите мне спички и пачку сигарет.
– Там завмаг к вам хотел, так я ему - пускай принесет...
– Может, неудобно?
– А кто же вам носить будет, если не завмаг? Я мигом!
И уже через несколько минут - и спички, и сигареты "Прима", с которыми Гриша не знал что и делать, зато поскорее поджег Верочкину писанину и пристально следил, чтобы сгорела дотла.
Потом он прикурил сигарету, пыхнул дымком, подошел к окну, посмотрел на мир божий и вдруг вспомнил слова своей странной помощницы о том, что свое письмо она размножила в трех экземплярах, и ужаснулся: один экземпляр он сжег. А остальные два? Куда они направятся? К Дашуньке? Местному начальству или в Организацию Объединенных Наций?
Гриша снова метнулся к окну. Выхватил из кармана платочек, вытер лицо, шею. Не знал, что еще с рассвета перед зданием сельсовета возле цветников сидела его оппозиция в составе Благородного и Первородного, Интригана и Хулигана, Таксебе и Нитуданисюда, следила за всем происходящим в двухэтажном здании сельсовета, направляя события, подсылала новому председателю комичных посетителей, чтобы напугать, дискредитировать, отбить охоту, заставить поднять руки, сдаться, признать свое бессилие и снова попросить дядьку Вновьизбрать к власти.
Гриша ничего этого не знал, не среагировал даже на мимолетное сообщение об оппозиции со стороны деда Утюжка, не догадался выглянуть в окно, чтобы увидеть, как красуются среди цветников, выпестованных Ганной Афанасьевной, Благородный и Первородный, Интриган и Хулиган, Таксебе и Нитуданисюда, как без устали все утро грызут семечки и как зорко следят за окнами его кабинета.
Когда он открыл окно, они тотчас же начали комментировать:
– Ага! Задыхается!
Когда выглянул и посмотрел на небо, закряхтели:
– Лететь хочет? Хотя бы поскорее!
Когда высунулся из окна и бессильно вытирал лицо и шею платочком, заторжествовали:
– Ага! Допекло!
А Гриша ничего этого не знал, потому что оппозиция сидела перед сельсоветом, в контакты не вступала, на переговоры не шла и вообще не заявляла о своем существовании, так что если бы у него спросили об оппозиции, он бы с огромным удивлением воскликнул:
– А что это такое?
До сих пор еще не звонил телефон, потому что Гриша пришел в сельсовет в семь часов утра, и в помыслах не имея, что нарушает трудовое законодательство для учреждений, но теперь черный ящичек, стоявший на столе, зазвенел так, что и мертвый бы проснулся. Гриша взял трубку.
– Алло!
– Кто это?
– закричало откуда-то, неизвестно и откуда.
– Левенец.
– Что за Левенец?
– Председатель Веселоярского сельисполкома.
– Ага! Как раз ты мне и нужен. Говорит Крикливец.
– Могли бы поздороваться, товарищ Крикливец, - спокойно сказал Гриша.
– Что-о?
– закричал Крикливец.
– Тебе там делать нечего? Ты знаешь, кто я такой?
– Знаю. А вы должны были бы знать, кто я.
– Ну ладно, считай, что помирились, - сбавил тон Крикливец.
– Слушай, Левенец, как ты думаешь: культуру в районе надо поднимать?
Гриша молчал. Не потому, что был против культуры, а потому, что не знал, что сказать.
– Ты меня слышишь?
– закричал Крикливец.
– Да слышу.
– Так как ты - не против?
– Да нет.
– Так почему же Веселоярск на последнем месте по культуре? Ты меня слышишь?
– Слышу.
– Почему же молчишь?
– Да меня ведь только три дня назад избрали.
– За три дня знаешь, что люди успевали сделать? Целые города брали! Гагарин за 90 минут Землю облетел! А ты - три дня! Дай мне сводку о выручке по сокам и ситро и принимай меры! Принимай меры и будь здоров.
Беседа вогнала Гришу в такой пот, что он снова кинулся к окну и только теперь заметил оппозицию, которая расположилась между клумбами и упорно ждала, когда молодой председатель провалится, или, как говорят ученые люди, потерпит фиаско.
Оппозиция сидела босая, но не голодная. Такие могут просидеть хоть и вечность, грея ноги на солнце. Когда-то в селе не мыли ног, чтобы они не потели. Теперь ходят босые в знак протеста, что потребкооперация не завозит кроссовок "адидас". Поэтому шесть босых дядек возле здания сельсовета не удивили Гришу. (Не удивило его и то, что не было там еще двоих: Раденького и Сладенького. Разве же мир не устроен так, что всегда находятся охотники соблюдать нейтралитет, проще говоря, - посмотреть, что выйдет из того или из сего.) Удивило его то, что они спокойненько себе сидят, не думают ни о какой работе (а у сельского жителя работы всегда полно!), курят сигареты "Прима" и демократично сплевывают на выпестованные Ганной Афанасьевной клумбы. Левенцу, который с малых лет привык к озабоченности, для которого высшим идеалом была его родная мама Сашка, дико было видеть одновременно стольких бездельников (пусть они даже и пенсионеры, но ведь имеют же собственное хозяйство!), да еще в таком, можно сказать, государственном месте. Он немного высунулся из окна, прислушался, о чем же могут говорить такие люди и могут ли они вообще говорить.
Беседа протекала неторопливо, но была довольно въедливой.
– Молодой!
– сказал один.
– А какой толк от молодого?
– Молодое - дурное.
– Вот Свиридон Карпович - это голова!
– Всем головам голова!
– Поменяли шило на швайку.
– Надо им, видите ли, образованного!
– Все ходят в галстуках и с портфелями, а коровы не доятся!
– Эй, хлопцы, вон Петро Беззаботный едет! Давай его к новому председателю!
И тут Гриша стал свидетелем того, как мысль может овладеть даже такой инертной массой, как эта оппозиция, и творить чудеса. Все босые дядьки мигом вскочили, побежали навстречу возу, на котором, по обыкновению, спал Петро Беззаботный, окружили его, замахали руками, заговорили все разом, растолкали Петра, нажужжали ему в уши, стащили с воза и, подталкивая в спину, направили к дверям. Только теперь Гриша понял, что, наверное, все сегодняшние посетители явились к нему не случайно, а были подобраны и организованы босой оппозицией.