– Если только в подъезде и во дворе не будут ждать.

– Ну, тут уж целый взвод нужен, - усмехается Хромой.
– Столько никогда не набирается. А потом, никто про эти выходы не знает. Тебе только и говорю, раз ты Давуду друг.

– Что ж, на доверие положено отвечать доверием, - говорю я.
– Курить можно у тебя тут?

– Можно. Мы не в ресторане.

– А в ресторане разве нельзя?
– удивленно спрашиваю я.

– Ага. Ни в одном. У нас город некурящих. Нигде курить нельзя. Ни в кино, ни в театре, ни на пляже. В газете даже объявляли.

– Ай, ай, - я качаю головой.
– Знал бы... впрочем, все равно приехал бы. Серьезное дело привело. Вот слушай, - я закуриваю.
– В Москве убит человек. Из вашего города приехал. Фамилия Семанский, зовут Гвимар Иванович. Был здесь директором магазина. Не знаешь такого?

– Не-а, - качает головой Хромой, боком пристраиваясь на стуле.

– Убили ваши, - продолжаю я.
– Чума и Леха. Их знаешь?

– Этих знаю, - ровным голосом произносит Хромой и тоже тянется за сигаретой, а мне показалось, он не курит.

– Так вот, Чума арестован, Леха погиб.

– Лучше бы наоборот.

– Это точно, - соглашаюсь я.
– Но так уж судьба распорядилась. Только вот что пока не ясно: за что убили-то. Они там, в Москве, крупную квартирную кражу залепили. И вроде бы этот самый Семанский им подвод к ней дал. А потом, я так полагаю, что-то они не поделили.

– А Чума хоть что говорит?

– Пока ничего не говорит. Он заговорит, если крепко его прижать. Но вот Леха погиб. Теперь Чума постарается все на него свалить. И больше прижимать его пока нечем. Вдвоем они это убийство совершили. Но, скорей всего, приказал третий.

Хромой слушает напряженно, забывая даже про сигарету. Он весь как-то съежился на стуле, подобрался, будто хочет прыгнуть куда-то, и только отброшенная в сторону искалеченная нога, как подбитое крыло птицы, разрушает это ощущение. Что-то особое, личное чувствую я в этом напряженном его внимании.

– Ты такого Льва Игнатьевича, случайно, не знаешь?
– спрашиваю я.

– Не-а. Это все не наша бражка. У нас другой народец, - усмехается Хромой, затягиваясь наконец сигаретой.
– Но... тут есть одно обстоятельство.

Я уже успел заметить, что выражается Хромой иной раз как-то необычно, слишком, я бы сказал, культурно. Странно. Отпетый вроде бы блатняга с двумя судимостями, а такой вдруг язык, откуда бы ему, спрашивается, взяться. Это или семья, или образование, больше взяться неоткуда.

– Какое обстоятельство?
– спрашиваю я.

– Я этих двоих знаю как облупленных. Особенно Чуму. У меня с ним инцидент был еще там...
– Хромой неопределенно машет рукой.
– Так вот, квартирные кражи им никогда не светили. Это не их ума специальность. И вообще они уже больше года на дела не ходят. А грошей, между прочим, у каждого из них навалом. Вот кое-кто и толкует, будто они в няньки нанялись. Понял?

– К кому?

– Никто не знает. Темнят. Или теперь уже об этом в прошедшем времени говорить надо? Темнили, значит.

– А узнать можно?

– Попробовать можно.

– Попробуй. Ты ведь многих тут знаешь?

– Больше чем надо.

– И врагов, значит, тоже нажил?

– Тоже больше чем надо.

– Почему же так получилось?

– Расходимся во взглядах, - чуть заметно усмехается Хромой, не поднимая глаз.
– Я кодлу не терплю. И на дела в жизни не ходил. Ну, это мне простить не хотят. Они меня за это и из родного города выдавили. А потом и здесь узнали. Спасибо Чуме. Так что отношения у меня здесь пестрые, с кем как.

– И друзья есть?

– Не без того. Оборону держим.

– Когда Давуд в драку влез, это они счета с тобой сводили?

– Если хочешь знать, Давуд меня дважды от смерти спас. Или они меня ножичком писанули бы и я копыта откинул, или же я их, и тогда мне тоже была бы хана...
– Глаза Хромого сужаются, и в них появляется холодная и злая решимость.
– Я ножичком совать тоже умею, не дай бог как. И ножичек у меня имеется... Ногу вот компенсирую. Не гнется она у меня, видишь? Разбили железным прутом в хорошем разговоре одном.

– Расскажи.

– Потом как-нибудь. Не будем спешить. И помни, - сурово предупреждает Хромой.
– Меня нигде не называй. Мало кто тебе встретится.

– Знаю.

– Приходи завтра вечером, как стемнеет. Но до шести. Может, чего уже буду знать. Один человек утречком должен ко мне заскочить.

– Ладно, - киваю я и смотрю на часы.
– Пойду пока.

Я поднимаюсь. Вслед за мной сползает со стула и Хромой.

Мы снова выходим в мастерскую. Здесь по-прежнему горит свет и плотная занавеска натянута на окошко. Я и не заметил, как это проделал Хромой. Обращаю, однако внимание, что Хромой не выпускает меня через свои запасные выходы. Правильно. Так я обычный заказчик, а так, если бы кто-нибудь заметил меня случайно, я уже какой-то секретный посетитель, которого Хромой опасается принимать открыто. При этом, правда, я, оказывается, не учитываю одной небольшой подробности.