– Вот мы, наконец, вместе, а их нет...

Она ничего не ответила, только ближе придвинулась к нему.

Сомин вытащил из кармана два истертых письма. На серых треугольниках, пропитанных потом, уже трудно было различить адрес, но еще хорошо выделялась надпись по диагонали зелеными чернилами: "Вернуть отправителю".

– Зачем ты это сделала тогда?
– спросил Сомин.
– Это твоя авторучка и твой почерк.

Марина покачала головой:

– Ручка, наверно, - моя, а почерк - нет. Это писала соседка, которая осталась в нашей комнате, когда я уехала на фронт. А ручку я забыла дома. Вероятно, письмо, которое ты послал на дачный адрес, кто-нибудь переслал на городскую квартиру. Адреса моего там не знали и отцовского тоже. Ведь это было летом сорок второго года, когда на юге вообще ничего нельзя было найти из-за отступления. Вот тебе и отправили оба письма обратно. Я прочту их с опозданием на год...
– Она протянула руку.

Сомин спокойно разорвал письма и отбросил в сторону серые лоскутки.

– Зачем читать? Сейчас они не нужны, раз ты - здесь. Ничего этого не нужно.

Она сняла с Сомина фуражку и провела рукой по его волосам:

– Какой ты стал...

– Какой?

– Большой, сильный, спокойный. Рассталась с тобой с мальчишкой, а встретила взрослого мужчину, командира батареи. Неужели нужны были война, смерть моего отца, Арсеньева, Людмилы, чтобы мы пришли друг к другу?

– Не знаю, Маринка. Ты ведь тоже не такая, как была. Знаешь, за последние сутки произошло столько событий, что их с избытком хватило бы на год: бой в Павловском, смерть Арсеньева, уход оттуда, потом спасение флага, гибель Людмилы, залп Земскова на себя и бой моей батареи, с самоходками, взятие Павловского, наша встреча с тобой, и, наконец, эти похороны.

– Наша юность мчится с недозволенной скоростью, Володя. Вот мы совсем взрослые люди, а юность осталась где-то...

– Мне не жалко ее.

– И мне. Главное - мы вместе. Ты понимаешь, завтра нас могут разлучить, но мы все равно будем вместе. Всегда.

В дверь постучали:

– Разрешите, товарищ лейтенант?

– Входи, Валерка! Это мой друг, Мариночка, друг Андрея и Людмилы.

Разведчик был озабочен:

– Володя, пойди к старшому. Он меня прогнал. Попробуй ты.

– Пойду я, - сказала Марина. Она сразу поняла, о ком идет речь.

Косотруб довел ее до поворота дороги. Дальше Марина пошла одна. Земскова она увидела у какого-то поваленного забора. Он сидел на траве. Марина села рядом:

– Можно мне побыть с вами, Андрей? Я буду молчать.

– Нет, говорите. Вы не думайте, что мне трудно смотреть на людей. Вы хорошо сделали, что пришли, Марина Константиновна.

– Просто Марина...

– Хорошо. Вот здесь, у этого забора, мы стояли. Валерка, она и я. Кажется, трава еще хранит следы. Вы ее не знали, Марина.

– Знала. Когда убили моего отца, Людмила осталась со мной. Ведь вы сами ее оставили на медпункте!

– Вам было тогда не до нее.

– Конечно. Но в такие минуты зорче видишь и запоминаешь все. Я только теперь поняла ваши слова о надежной душе.

Земсков лег на землю, прижавшись лицом к траве. Марина долго сидела рядом с ним. С дороги раздался голос Косотруба:

– Капитан Земсков, к генералу!

Земсков встал, оправил ремень и подал руку Марине:

– Спасибо.

– За что?

– За все. А главное - за Володю. Вы помогли ему стать настоящим человеком, офицером. Мысль о вас. Любовь к вам...

В избе, где остановился Назаренко, было полно офицеров. Когда Земсков вошел, генерал поднялся из-за стола:

– Отлично действовали, товарищ Земсков. Сегодня днем отлично действовали. Капитан Николаев доложил мне, что вы приняли на себя командование обоими дивизионами и обеспечили взятие хутора с минимальными потерями.

Яновский пристально смотрел на Земскова. Он видел в его лице сейчас много нового. Исчезла юная непосредственность. Черты стали грубее. Горе, опасности, постоянное напряжение воли сделали это лицо каким-то другим, словно Яновский видел старшего брата того Андрея, которого он знал. Особенно изменился взгляд.

– Вы очень устали, Андрей Алексеевич, - Яновский никогда до этого не называл его по имени и отчеству, - может быть, следует дать вам отпуск недели на две?

Земсков усмехнулся:

– Вы шутите, конечно, товарищ подполковник. Полк наступает, а начальник разведки поедет в тыл?

– Придется освободить вас от этой должности, товарищ Земсков, сказал генерал.
– Вы сами приняли на себя командование полком, провели бой, даже комбатов назначаете.

Земсков не понимал, почему Назаренко улыбается.

– Обстановка заставила, товарищ генерал.

– Вот именно - обстановка!
– Назаренко перестал улыбаться.
– Я посоветовался с подполковником Яновским и решил назначить вас исполняющим обязанности командира полка. Есть у вас вопросы?

– Да. Я полагаю, морским полком должен командовать моряк.

– Разрешите, товарищ генерал?
– поднялся Николаев. Назаренко кивнул ему головой.

– Приказы не обсуждают, а выполняют, - сказал Николаев, - но если уж речь зашла о моряках, я считаю - капитан Земсков давно стал моряком.