"...А если правду вам описать, так положение наше очень тяжелое. Авиация жмет с утра до ночи, не дает поднять голову, и каждый день ведем бои с танками. Иногда думаю: будь, что будет, все равно погибать, а посмотришь на капитан-лейтенанта Арсеньева или на комиссара Яновского, так становится стыдно. Им потрудней, к примеру, чем нам, посколько отвечают за нас всех, и перед высшим командованием тоже, а своей уверенности никогда не теряют, и из любых трудностей нас выводят с победой, как было, к примеру, вчера. И подвести их мы не имеем никакого полного права, видя такие примеры морского геройства".

Ефимов послюнявил карандаш, поднял глаза и просиял:

– Вот это жеребец! Англо-донец - красота!

Кавалерист гордо и весело взглянул на бойца в смешанной форме:

– Пиши, пиши, писатель! Чего рот раззявил? Давай сменяю жеребца на твой пароход!

Ефимову хотелось ответить что-нибудь не менее остроумное, но всадник тронул шпорами бока лошади в тех местах, где густо-коричневая блестящая шерсть переходила в нежную желтизну подпалин. Жеребец перебрал передними ногами, натянул повод и пошел крупной, размашистой рысью, а остальные лошади, поспевая за ним, перешли на короткий галоп. Маленький отряд скрылся, подняв облако вечерней пыли, пронизанной отлогими лучами.

Писарчук стоял на вахте у орудия. Он тоже смотрел на всадников, пока они не скрылись, потом его внимание привлек подозрительный гул. Привычно взглянув на залитую солнцем сторону неба, он заметил вдалеке несколько самолетов.

По сигналу "Воздух!" расчет занял места на орудии. Сомин навел бинокль и увидел три тяжелых транспортных самолета "Дорнье-216" в сопровождении истребителей. Стрелять по ним на таком расстоянии было бесполезно. Самолеты прошли стороной, и Сомин скомандовал "Отбой!", а вскоре с юго-востока донеслись винтовочные выстрелы и пулеметные очереди.

Минут через десять по селу пронесся карьером кавалерист, видимо из того самого отряда, который только недавно проехал в обратном направлении. Всадник резко осадил лошадь рядом с группой моряков, которые курили у колодца, беседуя с двумя женщинами. Здесь же находился, конечно, и Косотруб. На сей раз его гитара была украшена голубым бантом.

– Где ваш командир?
– крикнул кавалерист.
– Высадился воздушный десант.

Яновский вышел из избы, застегивая на ходу китель:

– Где десант? Сколько примерно человек?

– Там, в роще, прямо по шоссе. Человек сорок парашютистов с пулеметами. А может, больше.

– Скачите к вашему командиру. Из рощи никого не выпускать! Будем через десять минут.

Яновский задумался только на мгновенье: "Пожалуй, обойдусь без Арсеньева, и десант упускать нельзя. Обойдусь без Арсеньева!"

Он взял две боевые машины из второй батареи. "Этого, пожалуй, хватит".

Солнце уже село, когда "студебеккеры" остановились на пригорке, не доезжая полутора километров до рощи, обложенной со всех сторон редкой цепочкой спешившихся кавалеристов. Неподалеку, в ложбинке, стояли коноводы с лошадьми.

– Командир, ко мне!
– крикнул Яновский с подножки машины. Подскакал старший лейтенант на англо-донском жеребце. Яновский уже принял решение.

– Накапливайтесь вон в той балочке. Атака немедленно после залпа. Людей с противоположной стороны рощи уберите.

Чернявый казак быстро сообразил, что от него требуется. Он не впервые встречался с "катюшей".

– Слушаюсь, товарищ начальник. Все ясно!

Орудия уже были наведены. Яновский махнул рукой:

– Залп!

Зашипели, завыли реактивные снаряды, и, как только раздались разрывы, казаки наискосок из ложбинки помчались в атаку с обнаженными клинками над головой. Моряки хорошо видели с пригорка, как они рубили на скаку выбегавших из горящей рощи парашютистов. Двое фашистов вытащили из рощи пулемет и уже готовы были открыть огонь в упор по казакам, но на них налетел старший лейтенант на гнедом жеребце. Дважды сверкнул клинок. Пулемет не выпустил ни одной пули.

Все было кончено в течение нескольких минут. Яновский подождал, пока кавалеристы прочесывали рощу, чтобы в ней никого не осталось. Снова подъехал командир казаков. Ефимов сказал другому матросу:

– В первый раз вижу кавалерийскую атаку. Как в кино!

Казак подмигнул ему, как старому знакомому:

– А ваш пароход - тоже ничего! Так дали, что и нам, почитай, нисколько не оставили.

– Не пароход, а корабль, - серьезно поправил Ефимов, - корабль в степи!

Эти слова любили повторять в дивизионе.

– Как ваша фамилия?
– спросил Яновский казачьего командира. Передайте вашему начальнику, что комиссар гвардейской морской части объявил вам благодарность.

– Старший лейтенант Шелест, - четко ответил кавалерист, прикладывая ладонь к козырьку.
– Передам лично генералу Кириленко, как моряки взаимодействовали с казаками.

В то время как Яновский со своими двумя машинами возвращался в Ладовскую балку с юга, с севера въехал в станицу лейтенант Рощин. Он положил на стол перед Арсеньевым боевое распоряжение: "Задержать танковые колонны в районе поселка Хлебороб".