– Смелость? Знания?

– Да, конечно. Но есть одно качество, от которого зависят и смелость, и настойчивость в занятиях, и даже физическая выносливость.

Сомин с интересом ждал, что скажет его друг. Не в первый раз они говорили с глазу на глаз, но сегодня Земсков, обычно сдержанный и немногословный, казалось, хотел поверить ему свои сокровенные мысли.

– Я думаю, Володя, - сказал он, - самое главное для таких как мы верность. Без лозунгов. Просто верность. Даже если тебя незаслуженно обидели. Как бы ни было трудно, голодно, страшно - делай свое дело, раз ты - командир, да еще называешься моряком. Наверно, Яновский тоже так думает. Иначе зачем бы он столько раз говорил о Флаге миноносца. Наш флаг и верность - одно и то же. Вот Арсеньев. Не все в нем мне нравится, но за его верность можно простить все. Некоторые говорят, что весь Закфронт прижмут к морю на клочке от Туапсе до Сочи. Я этому не верю, но если так случится, то верность каждого будет, как на ладошке. Ты понял меня?

– Кажется, понял.

– И если есть у человека верность, то она выявится во всем. Пусть не сразу. Я понимаю, что людей надо воспитывать и учить, что смелость тоже вырабатывается, как привычка владеть собой, но нельзя быть по вторникам брюнетом, а по средам блондином. Или, скажем, если у человека бас, то он со всеми говорит басом - и с ребенком и со стариком.

Сомин молчал, стараясь как можно глубже понять Земскова.

– Прав я или нет?
– спросил разведчик.

– Наверно, прав. Но я думаю, есть большая верность, когда надо проскочить через станицу, занятую немцами, и маленькая - ну, к примеру, не побояться испортить отношения с начальником из-за друга. Одни люди имеют большую, другие маленькую, а вот ты - обе, но на то ты - Андрей Земсков. А возьми Рощина. Видел его сегодня? У него тоже "Знамя", и он его заслужил. А можно назвать Рощина верным человеком?

Земсков не стал возвращаться к разговору об орденах. Он считал, что на эту тему сказано довольно, а повторяться не стоит. Что же касается Рощина, то новое напоминание о нем не доставило Земскову никакого удовольствия. Он и без того помнил о ночном разговоре весь день, даже в тот момент, когда подходил под Флаг миноносца.

– Ну, мне налево, - сказал Земсков. Они подходили к орудиям Сомина. Да, чуть не забыл главное. Мне кажется, Володя, что ты не очень удачно выбрал позиции для своих пушек. Склон горы мешает круговому обстрелу. А насчет нашего разговора, запомни: верность у человека одна. Или она есть или ее нет.

3. БУДЕТ ПОЛК ПОД ФЛАГОМ МИНОНОСЦА!

Формирование полка шло полным ходом. Арсеньев вставал в пять часов, а ложился, когда все уже спали, за исключением часовых и ошалевших штабных писарей, которые до рассвета переписывали и перестукивали списки, ведомости, характеристики, заявки, донесения, реляции и докладные. Теперь в штабном сарае, который за его размеры прозвали ангаром, отдохнуть было немыслимо даже в глухие ночные часы. Арсеньев перебрался в наскоро сооруженный для него домишко - нечто среднее между блиндажом и избушкой на курьих ножках, а в "ангаре" безраздельно властвовал Будаков. Он получил звание подполковника и, конечно, был назначен начальником штаба формирующегося полка. Начальником разведки был без колебаний назначен Земсков. Старший лейтенант не особенно обрадовался этому повышению, но он утешал себя тем, что все равно в штабе сидеть почти не придется. Любому было ясно - до наступления осенней распутицы противник попытается прорваться к морю по дороге Шаумян - Туапсе. Это направление приобретало сейчас весьма и весьма серьезное значение ввиду неудачи немцев при попытке прорвать фронт в районе Главного Кавказского хребта, где стояли войска Северной группы. Однако теперь, когда немецкие армии рвались к Волге и к нефтяным районам Северного Кавказа, не было никакой возможности дать Закавказскому фронту значительное пополнение в людях и в технике. Поэтому Верховное Командование очень одобрительно отнеслось к предложению генерала Назаренко о формировании полка РС на базе отдельного дивизиона. Назаренко рассчитывал главным образом на командные кадры, выросшие в самом дивизионе. Так он и доложил в Москве в Главном штабе гвардейских минометных частей: "Если добавить техники и людей за счет местных ресурсов, можно на ходу развернуть часть Арсеньева в полк из трех дивизионов двухбатарейного состава".

Каштановая роща преобразилась. Охотничьи тропки стали торными дорогами. Звенели пилы, стучали топоры, и с шелестом валились подрубленные деревья. Гуляев, снова в белоснежном накрахмаленном колпаке, покрикивал на новых помощников:

– Опять суп женили?!

– Так не хватает, товарищ старшина первой статьи...

– Что значит не хватает? Только отвернулся, а они - бах ведро кипятка в лагун! Ты где выучился такой экономике?

Всех надо было накормить. Потом, когда будут сформированы дивизионы, у них появится свое хозяйство, но пока будущий полк представлял все тот же отдельный дивизион, пополненный сверх штата чуть ли не вдвое техникой и людьми. С Черноморского флота прибыло полсотни моряков. Кое у кого нашлись старые знакомые. Прибыли люди и из сухопутных частей, но новых командиров почти не было. Вот когда оценил Арсеньев правильный курс Яновского на подготовку собственных командиров из сержантов и старшин. Занимались с ожесточением, выкраивая каждую минуту. Каждый человек либо учился, либо учил. Надо было готовить новые расчеты боевых машин. Кое-кто из новичков уже служил в частях РС, но в морском дивизионе сложились не только свои традиции, но и свои приемы ведения огня. Жизнь внесла большие поправки в наставления, которыми руководствовались под Москвой. Теперь этот опыт следовало передать новым людям, чтобы не пришлось им снова открывать для себя то, что куплено было дорогой ценой прошедших боев.

Арсеньев волновался. Успеет ли он научить новых людей? Удастся ли создать из старых и новых тот крепчайший сплав, из которого должна состоять боеспособная часть?

Он высказал свои опасения Назаренко, когда генерал приехал посмотреть, как идет формирование полка.

– Разбавили вы мою часть, товарищ генерал. Теперь у меня уже нет того "корабля", который действовал в степях как один человек.

Назаренко хмурился, пристально смотрел на нового командира полка, как бы желая убедиться, серьезно ли говорит Арсеньев или так - прикидывается. Но Арсеньев говорил вполне искренне. Его смущала громоздкость новой части, обилие машин, возросший вспомогательный аппарат, а главное - недостаток времени. Полк уже значился в числе действующих частей. Боевого распоряжения можно было ждать в ближайшее время, но полка-то по существу еще не было.

– Не надейся, Сергей Петрович, полностью закончить формирование до начала боев, - сказал Назаренко.
– Один дивизион потребуем через день два, а остальные будем вводить по готовности. А насчет "корабля", так ты понимаешь сам: традиции остаются, а тактика меняется. Немцев мы через горные проходы пропустить не имеем права, хоть у них численное преимущество. А для этого надо встать стеной в ущельях, на перевалах, на дорогах. Маневр тут ограничен, порой придется действовать отдельными установками. Трудновато, конечно, но отступать больше не будем.

– Не будем, товарищ генерал!

– И помни: все три дивизиона должны быть не хуже прежнего. Командирам дивизионов давай побольше свободы. Разве нельзя полностью положиться на того же Николаева? Кстати о традициях. У меня для тебя подарок. Только не волноваться!

Генерал послал ординарца к своей машине. Тот вернулся через несколько минут с холщовым свертком, аккуратно перевязанным бечевкой.

– Держи - твое!
– Назаренко протянул сверток Арсеньеву. Командир полка разрезал шпагат, развернул холст. Генерал следил за ним с лукавой усмешкой. Под холстом оказалось белое полотно, а когда Арсеньев развернул и его, на стол высыпался целый ворох черных шелковых полосок. На каждой было написано золотом "Ростов".