Арсеньев долго молчал, погрузив руки в ленты. Генерал перестал улыбаться. Он тоже встал, как бы отдавая долг памяти тем, для кого были приготовлены эти ленты.

– Теперь помню, - сказал Арсеньев, - за неделю до набега на Констанцу я передал во флотское интендантство наряд на два комплекта лент для экипажа корабля. Их должно быть здесь четыреста пятьдесят штук. Откуда вы их взяли, товарищ генерал?

– Это подарок вам от Черноморского флота. Там гордятся вашей частью. Недавно на совещании у командующего фронтом в Лазаревской, где были представители флота, кто-то вспомнил об этих лентах, а я попросил передать их нам.

Арсеньев снова завернул дорогие для него ленточки в полотно и холстину. Только одну ленту он положил во внутренний карман своего кителя:

– Спасибо вам, товарищ генерал. Вы, наверно, даже сами не знаете, как много сделали для меня и вообще, и вот этим вашим вниманием сегодня.

Проводив генерала, Арсеньев пошел по подразделениям. В сторонке он увидел группу бойцов, сидящих на поваленных бревнах. Старший лейтенант Земсков объяснял им, как производить привязку огневой позиции. Земсков отложил карту, подал команду "Смирно" и пошел навстречу командиру полка.

– Какие трудности, что мешает?
– спросил Арсеньев.

Земсков доложил, что все идет хорошо, вот только распоряжение начальника штаба о распределении бойцов бывшей дивизионной разведки по разным подразделениям кажется ему неправильным.

– Что вы предлагаете?
– довольно недружелюбно спросил Арсеньев. Он не любил, когда ему жаловались.
– Оставить всю вашу группу в полковой разведке, а в дивизионы не дать ничего?

– Нет, товарищ капитан третьего ранга. В дивизионах есть немало опытных разведчиков из бывших батарейных. Взять хотя бы группу Бодрова. А таких, как Косотруб, Иргаш, Журавлев, надо, пока есть возможность, использовать всюду как инструкторов, но в бою эту группу не разрознять. Думаю, мы в полковой разведке сможем готовить разведчиков для дивизионов.

– Продолжайте занятия!
– Арсеньев пошел в штаб, где слово в слово повторил Будакову то, что сказал Земсков.

Будаков не пытался возражать. Он видел, что командир полка согласен с Земсковым. "Снова этот выскочка поставил меня в неловкое положение!" подумал начальник штаба. Его антипатия к Земскову едва не прорвалась в неосторожных словах, но привычная манера сохранять внешность добродушного, беззлобного человека взяла верх:

– Будет выполнено, Сергей Петрович. Земсков-то - молодчина - и меня, и вас поправил. Ничего не поделаешь - для пользы службы!

Будаков не отказал себе в удовольствии распределить замечание Земскова между собой и Арсеньевым. "Пусть почувствует капитан третьего ранга, что Земсков подрывает не только мой авторитет, но и его!"

Арсеньев даже глазом не моргнул. Он вышел из штабного сарая и снова углубился в лес. В душе у него остался неприятный осадок.

По просеке шли быстрым ходом четыре боевые машины. Внезапно они круто затормозили и, одновременно развернувшись направо, подъехали к столбикам, едва заметным в траве. Слетели чехлы, заработали подъемные механизмы. Лейтенант Баканов, наклонясь над буссолью, установленной на треноге, как обычно неторопливо, вполголоса отдавал приказания. Его слова повторяли командиры орудий.

Арсеньев стоял за деревом и смотрел. Никто не видел его. "Вот наше будущее наступление, - думал командир полка, - вчерашний командир взвода увалень Баканов командует батареей, а Шацкий - командир огневого взвода. Эти люди сумеют и в полку поддержать честь Флага миноносца".

Командир полка следил за оживленным внимательным лицом Баканова. Толстощекий неповоротливый лейтенант подавал команды так четко и уверенно, что, пожалуй, сам Арсеньев не сделал бы этого лучше. Конечно, в условном бою не трудно сохранять самообладание, но Баканов и его матросы видели уже не один десяток боев, а новички быстро приучатся в такой компании. Арсеньев и не заметил, как исчез у него в душе неприятный осадок, появившийся полчаса назад после разговора с Будаковым. Теперь ему было весело и легко. Он вышел из-за дерева и махнул Баканову:

– Продолжайте занятия!

Батарея, "отстрелявшись", покидала позицию. Арсеньев подозвал заряжающего с последней машины. Очень смуглый боец с детски-округлым лицом, покрытым первым пушком, стоял навытяжку перед командиром полка, не опуская руки, поднятой к пилотке.

– Вольно! Ваше имя и звание?

– Гвардии краснофлотец Газарян, первой батареи, первого дивизиона.

– Давно служите на флоте?

– Шестой день, товарищ капитан третьего ранга.

"А чувствует себя матросом!" - Арсеньев еще раз осмотрел бойца с головы до ног. Кирзовые сапоги начищены настолько, насколько позволяет этот неблагодарный для чистки материал. Полинявшая, чисто выстиранная гимнастерка аккуратно заправлена под ремень с флотской бляхой. Глаза смелые, но не нахальные.
– "Каков ты еще будешь в бою, голубчик?"

– Откуда вы прибыли в нашу часть?

– Из госпиталя, а раньше служил в противотанковом истребительном.

– Можете идти. Желаю успеха!

Краснофлотец побежал догонять свою батарею, а командир полка закурил папиросу и пошел дальше. "Будет у нас полк под Флагом миноносца, - сказал он себе.
– Настоящий полк моряков!"

Он вспомнил слова Яновского: "Даже если в части останется один моряк, даже если не останется ни одного, морские традиции будут жить, как живет этот Флаг погибшего корабля!"