Лапшин Александр Алексеевич
Шрифт:
Мы забрались в вагон и принялись черпать горстями сырое зерно. Наесться никто не успел - снова показались самолеты.
Как только я упал в ров, взорвался эшелон с боеприпасами. "Лотерея, подумал я.
– Мы могли сесть на него".
Трупов я уже насмотрелся, но такого количества еще не видел. Почти час я разыскивал товарищей, директора. Их нигде не оказалось, и я пошел прочь с этой станции. Босиком. Ботинки я потерял, когда соскакивал с вагона. С убитого я их снять не мог.
Через сутки я на товарняке доехал до Нальчика. Оттуда опять пешком направился в Орджоникидзе. Там должен был временно базироваться наш институт. Двое моих товарищей были уже здесь, третьего убило на станции.
На другой день поздно вечером в Орджоникидзе приплелся Арепьев. Он зачем-то встал на колени перед своей женой и, никого не стыдясь, заплакал. Она стояла перед мужем с перекошенным от страдания лицом и молча гладила его по голове...
Спустя неделю нас посадили в теплушки, мы двинулись в Баку. Оттуда предстояло переплыть Каспийское море на баржах и следовать дальше, в Среднюю Азию. Ехали безалаберно, с многочисленными остановками и пересадками. В дороге до нас дошло обнадеживающее известие: первая попытка гитлеровцев захватить Сталинград с ходу провалилась.
На одной из станций я решил отстать. В девяти километрах находилась моя деревня. Со мной сошел товарищ - Димитрий, грек.
– Война, - сказал я ему.
– Дома, может, больше и не увижу, а тут совсем рядом.
– А институт?
– спросил он.
– Нагоним! Пока в Баку насчет барж договариваться будут, не меньше двух дней пройдет.
Отец умер, когда мне было семь лет. В деревне жили мать, две сестры и три брата. Я был самым старшим. Отец всю жизнь пас овец. С пяти до двенадцати лет тем же самым занимался и я. У нас никогда ничего не было, только мазанка и небольшой участок земли на склоне горы. Он почти сплошь состоял из камней. Сколько я себя помню, мы всем семейством постоянно выбрасывали эти камни и носили в подолах своих рубах землю. На участке мы сажали немного ржи, картошки, моркови, лука и чеснока. Росло все это скупо, неохотно. Была еще коза. Ее мы беспрерывно доили, так как всегда хотели есть. Мяса никто из нас почти не видел.
Соседи жили, конечно, побогаче - там были отцы. В своей семье за отца был я. Не только в детстве, но и потом - всю жизнь.
В первый класс я заявился двенадцатилетним подростком. Раньше не мог очень много было дел. В школе надо мной посмеивались - такой верзила сидит за одной партой с семилетними. Насмешки меня не трогали, я беспокоился о другом: я, глава семьи, не имею права долго засиживаться в школе.
Ученье у меня пошло легко. За один год я миновал сразу четыре класса, то есть одним махом получил начальное образование и мог уже бросать школу, чтобы помогать семье. Учиться, например, на тракториста.
Так я, наверное, и поступил бы, но все решил случай.
В тринадцать лет я заболел - отравился. Два дня меня мучили резкие боли в животе и рвота. Щеки мои впали, я страшно исхудал. Несмотря на нужду, никто в нашей семье так еще не болел. Мать, сестры, братья глядели на меня с испугом, как на умирающего.
На третий день явился фельдшер. Он дал мне каких-то таблеток, заставил что-то выпить - наутро хворь сняло как рукой. Я отчетливо почувствовал, как в меня опять входит жизнь.
Я очень поразился своему выздоровлению. Как же так могло случиться? Ведь в деревне говорили: "Если бог захочет кого-то к себе взять, ничем ему не поможешь". В общем, в это утро я поклялся, что стану врачом. Я тоже буду раздавать людям разные таблетки и спасать их от смерти.
За следующий год я окончил пятый и шестой классы. К этому времени у меня неожиданно обнаружились музыкальные способности. За две недели я выучился играть на гармошке, затем организовал в школе оркестр и стал его руководителем. Спустя полгода мы уже разъезжали по близлежащим селам и выступали с концертами.
На одном из них я увидел гипнотизера. Это был маленький, абсолютно безликий человек. У него не горели глаза, не гремел голос, движения его были крайне скупы, обыкновенны. Я наблюдал за ним из-за кулис и силился понять секрет его власти над людьми. По указке гипнотизера они ползали на животах, скакали, точно козлы, отбивались от невидимых пчел, спасались от огня. Гипнотизер делал с ними все, что хотел.
После этого представления я прочел о гипнозе какую-то статью. И сразу разочаровался - никакого чуда не было, стоило лишь овладеть определенной методикой. Однако разочарование вселило в меня прочную надежду. Я раскопал пособие по гипнозу и изучил его от корки до корки.
Через три месяца я решил испробовать свои силы. В качестве первых подопытных избрал четырехлетних сестер. Боясь быть посрамленным, я поставил опыт втайне, когда дома никого не было. "Сеанс" мой удался.
– Вода!
– говорил я сестрам.
– Прыгайте! Они соскакивали с лавки, падали на пол и изображали плывущих.
– Смотрите!
– восклицал я.
– Пропасть!
Сестры в ужасе замирали перед очередной половицей...
Вскоре я гипнотизировал все село. Люди сходились на мои сеансы, как на спектакли. Я мог усыпить кур, голубей, свою кошку. Не поддавалась только коза. Гипнозом я пытался заставить ее давать побольше молока, но она упрямо выделяла нашему семейству только три литра в день, и ни капли больше.