– Это уж как сможете. В оставшееся время.

Ширина километрового арыка равнялась пяти метрам, углублять его надо было на полметра. Слежавшийся на дне песок походил на камень. Ломами и кирками мы долбили его около полугода. Почти столько же шли бои под Сталинградом, после которых гитлеровцев, наконец, погнали обратно...

Жил я с узбеком Апазовым у пожилого одинокого казаха, который между делом научил нас шить тапочки. Помимо рытья арыка и учебы мы на этом немного подрабатывали. Но еды все равно не хватало, особенно мяса.

Через год жизни в Кзыл-Орде я и узбек Апазов стали есть собачатину. Научили нас этому корейцы. Они были единственными студентами, которые тогда не голодали.

Мой друг Димитрий есть собак не мог. Как-то он признался:

– Если бы я не знал, какое это мясо. Но это же невозможно!

Я решил сделать для товарища доброе дело: я его загипнотизировал.

Согласившись на гипноз, Димитрий, видимо, догадывался о моих намерениях. Но он был так голоден! Поначалу я приказал Димитрию не шевелиться и сосредоточенно глядеть на языки пламени. Он послушно сел напротив костра и замер. Через несколько минут я положил ему на затылок ладонь.

– Теперь смотри на меня... Прямо в глаза! В моих глазах ты видишь язычки пламени... Они там... Внутри... Их все больше и больше... Тебе приятно от них. Тебе очень тепло и спокойно... Тебе так хорошо, что хочется спать... Спать... Когда спишь, нет голода... Сон... Ровный, нормальный... Ты погружаешься в сон... Медленно, постепенно...

Глаза Димитрия подернулись дымкой уходящего сознания. Поймав в них последнее предсонное колебание, я резко скомандовал:

– Спи!

Он заснул с открытыми глазами.

Апазов и студент-кореец наблюдали за сеансом с полуоткрытыми ртами. Жестом я показал им, чтобы они вынули из котла мясо и положили его на тарелку. Мясо я поставил прямо перед Димитрием. Оно издавало чуть сладковатый запах.

– Мясо!
– громко произнес я.
– Запах мяса! Ты его чувствуешь!.. Тебе хочется есть... Очень... Ты голоден... Страшно голоден...

По горлу моего товарища заходил кадык - он начал сглатывать слюну. Я подставил тарелку.

– Бери! Бери самый большой кусок. И ешь!

Он судорожно схватил кусок и жадно стал глотать. Я приказал:

– Спокойней! Ешь спокойней! Мясо твое. Его никто не отнимет... Жуй медленно. Ощущай каждый кусочек...

Димитрий стал есть, как все нормальные люди.

– Возьми еще!

Он принялся за второй кусок.

– Все!
– наконец распорядился я.
– Хватит! Ты сыт, ты спокоен... Тебе больше ничего не нужно... Отдыхай... Ложись на спину и спи... Спи!

Димитрий безропотно подчинился.

– Спи глубоко!
– произнес я над ним.
– Спи долго!

Спал он около получаса. За это время мы поужинали, затем, затушив костер, вылили из котла воду.

Когда я разбудил Димитрия, он тотчас спросил:

– Что я делал?

– Все!
– сказал я.
– Ползал на животе, плясал, даже на голову становился!

– Да-а...
– протянул Димитрий.
– Интересно... Не знаю отчего, но мне почему-то очень хорошо.

– После гипноза всегда так.

Он счастливо улыбался. Я вышел из юрты и сел на теплый песок. Над головой висел рой звезд и звездных туманностей. Небо походило на огромную сеть, сплошь заполненную блестящей рыбой. Вдруг кто-то выскочил из юрты, тут же, у входа, его вырвало. Это был Димитрий.

Я вбежал в юрту, заорал:

– Кто? Кто ему сказал?

Перепуганный Апазов указал на корейца.

– Вон!
– закричал я.
– Убью!

Позже я узнал, что он поинтересовался у Димитрия, как ему понравилась собачатина.

Я вернулся к своему товарищу, положил ему на плечо руку.

– Прости. Я не хотел, чтобы все так... Прости.

Димитрий замотал головой.

– Нет, нет, - проговорил он.
– Спасибо. Пусть. Я хоть несколько минут чувствовал себя сытым...

Я отошел, снова сел на землю и опять стал смотреть на звезды. Мириады миров взирали на нас сверху, равнодушно мерцали холодным блеском. Каждый мир существовал по отдельности, ни одному из них не было до нашей жизни дела. Везде, видимо, хватало своих бед и болей, как сейчас под Курском, где шла самая кровавая битва за всю войну. Я подумал: "Почему так? Всюду бесконечно возникают неисчислимые страдания, а мы безропотно их принимаем? Неужели мы действительно рождены для этого? Смиряться и видеть смысл в том, чтобы от воя бомб утыкаться лицом в грязь? Чтобы той женщине оторвало ногу? Чтобы Арепьев плакал перед своей женой на коленях? Чтобы я шел прочь из дома, так и не показавшись на глаза своей матери?"