Мы пропустили осеннюю московскую натуру, и надо было доснимать в похожих подворотнях Ялты. Тогда на "Таганке" я играла в основном не главные роли, а эпизоды и массовку, но Любимов все равно меня не отпускал. Сниматься приходилось "между струйками" - на один день надо было прилететь в Ялту, чтобы потом улететь на спектакль. Сколько это

443

угробило здоровья! Но тогда я думала, что его хватит надолго ...

И вот - лечу в Ялту. Из-за снегопада несколько часов сижу в аэропорту в Москве. Наконец взлетели. На моей шубе оторвался крючок, в сумке почему-то оказалась иголка с ниткой. Я стала пришивать, входит стюардесса и спрашивает: "Что вы делаете?!" - "Пришиваю крючок".
– "Хуже приметы в самолете не бывает". А я в приметы верю, поэтому так и осталась в обнимку с этой шубой (я даже боялась ее куда-то положить), из которой торчала иголка, как грозящий ребенку палец. Летели мы ужасно. Проваливались в какие-то ямы, самолет трясло, я думала: "Вот это все - моя иголка..." Наконец сели, причем садились несколько раз, подпрыгивая. Всех вымотало ужасно.

Я все-таки дошиваю свой крючок - иголка-то торчит. Выходит стюардесса и, глядя мне глаза в глаза, говорит: "Мы приземлились в аэропорту города Киева". А летели мы в Симферополь...

Судя по тому, как сидели на полу даже в туалетах, нелетная погода была давно. В ресторан - не войти, сесть некуда, в Киеве ни одной души не знаю (это было еще до того, как я снималась в роли Леси Украинки).

Наконец, уже к концу дня, слышу по репродуктору: "Объявляется посадка на самолет Киев - Одесса. .." А у нас дома в свое время висела маленькая карта мира, я там иногда делала пометочки - в каком городе я была. И вот, вспоминая эту карту, я решила: "Одесса и Ялта - это где-то рядом. Доеду". И купила билет.

Прилетаю вечером в Одессу. Сажусь в такси, шофер спрашивает: "Куда?" Я говорю: "В Ялту". Одесский (!) шофер даже не понял этого юмора, но тем не менее он мне объяснил: таксисту нельзя пересекать границу района, к которому он прикреплен. И вот я всю ночь, меняя такси, как на перекладных, ехала в

444

Ялту. Под конец у меня уже не было денег - расплачивалась золотыми брелками от часов, причем шоферы пробовали их на зуб и брали (до сих пор не могу понять, как можно на зуб определить золото). В "Ореанду" - любимую гостиницу киношников - приехала уже днем. Иду по длинному коридору, мне навстречу Лариса. Голова - вниз, и идет она медленно-медленно. И в ее пластике, и в том, как она идет, видна такая обреченность, такая трагичность - идет Медея после убийства детей... Кстати, я часто замечала у нее эти приступы угрюмости, пессимизма и меланхолии. Но Лариса очень умела владеть собой, и внешне, на людях, это было незаметно.

Вдруг она поднимает глаза и видит меня: "Алла! Мы же тебя встречали в Симферополе! Прилетел утром самолет из Киева, но тебя в нем не было". Я говорю: "Потому что я приехала на такси. А где группа?" - "Группу я распустила".

Нужно знать характер, огромную выдержку и силу воли Ларисы - она собрала группу, которая уже разбрелась по всей Ялте, и мы поехали снимать. Не сняли, потому что опоздали с солнцем. А вечером я села в поезд и уехала на спектакль...

После этого я дала себе зарок не сниматься в других городах. И много лет я этот зарок выполняла. Но к Ларисе продолжала ездить, потому что фильм надо было закончить.

В "Ты и я" было очень много импровизации. Помню, в Ялте, в центре, на площади около универмага, строили какой-то фонтан, выложенный мозаикой и еще не затопленный водой. И вот по этой мозаике мы ходили с Юрой Визбором и импровизировали сцену - выяснение отношений между мужчиной и женщиной. "А Шпаликов потом подправит", - говорила Лариса.

В Москве Шпаликов иногда приходил на площадку, но мало во все вникал он уже был болен и почти всегда нетрезв. Одно время он даже ночевал у нас, на

445

Садовом кольце, потому что дружил с Володей, - они вместе учились во ВГИКе. Он просиживал на кухне всю ночь, писал стихи и пил, а утром куда-то исчезал. Он был совершенно бездомный. "Прощай, Садовое кольцо, я опускаюсь, опускаюсь и на высокое крыльцо чужого дома подымаюсь..."

Куски натуры надо было снять за границей. Но в то время "пробить" съемки за границей было нереально даже для Ларисы. Тогда нам от "Мосфильма" купили туристические путевки в Швейцарию, на международный хоккейный матч. Весь самолет был заполнен поклонниками хоккея, среди них даже был Игорь Ильинский. Я сидела рядом с ним и запомнила, как он тогда рассказывал про Толстого. Он должен был играть Толстого и все думал: каким был Толстой? На портретах - мощный старец. Но кто-то, кто был у Толстого в Ясной Поляне, рассказал ему: "Мы приехали, нам сказали: "Ждите. Сейчас выйдет Толстой". Вдруг из-за угла вышел маленький сухой старичочек, потирая руки..." И Ильинский показал, как он вышел.

...Мы приехали в Швейцарию вчетвером - Шепитько, я, оператор и гример, который нам был не нужен, но он, видимо, исполнял роль "искусствоведа в штатском". Нас поселили в роскошную (как мне тогда показалось) частную гостиницу "Montana" с цветами в холле, с мягкими креслами, с дубовыми скрипучими лестницами - в общем, старый женевский дом. Нам с Шепитько, как туристам, дали комнату на двоих. Мы входим: старинная мебель, кровать одна, но очень большая. Я говорю: "Ну, Ларис, мы на ней как-нибудь разойдемся..." Туалета не было, но зато было биде, которое мы видели впервые. Мы посмеялись, но душ, туалет были рядом в коридоре.

Когда мы приехали, нам выдали какие-то деньги, но сколько - мы не понимали, потому что впервые попали в настоящую "заграницу". Я предложила: "Лариса, пошли погуляем, чего-нибудь съедим, ведь есть

446

хочется". Она говорит: "Я устала". И вот я пошла одна...

Я уже говорила, что могу не заблудиться в самом дремучем лесу, а в городе у меня топографический идиотизм - начинаю плутать вокруг одного и того же места. Поэтому решила идти все время направо и не переходить улицу, чтобы потом возвращаться все время налево. И вот я вижу окно первого кафе: там сидят только мужчины, играют в карты, происходит какая-то незнакомая жизнь - и понимаю, что мне туда нельзя. Иду дальше - вижу роскошный ресторан. Туда тоже нельзя - не хватит денег. Наконец, вижу сквозь стекло двух сидящих женщин. Остальные места - пустые. Обстановка напоминает бывшее ленинградское кафе "Норд": низкие круглые столы, вокруг - лавочки. Я вхожу, плюхаюсь на первое же место и понимаю, что отгорожена от остального пространства полузеркальными стенами. Ко мне подходит официант, что он говорит - не понимаю, так как французский тогда знала совсем плохо. Смотрю меню и по цифрам понимаю, что денег хватает. Осмелев, я ткнула пальцем в начало, середину и конец, надеясь, что принесут закуску, основное блюдо и десерт. "Потом, - думаю, - разберусь".