468

кенте в эвакуации и довольно-таки тесно общались: Раневская, Беньяш, Чуковская и Ахматова.

Мне Беньяш рассказывала, что в какой-то из черных дней, уже вернувшись в Ленинград, к ней пришла Ахматова и сказала: "Раиса Моисеевна! До меня доходят странные слухи о наших отношениях. Считайте, что мы с этого дня незнакомы..."

Среди злых сплетников шла молва о ее какой-то особой сексуальной ориентации. И моя приятельница Нея Марковна Зоркая меня предостерегала: "Алла, храните свою репутацию!" Мне было смешно. У каждого - своя ориентация, каждый хранит свою репутацию, как он может, и общение с человеком другой ориентации ничем не грозит, если ты сам этого не хочешь. Но в основном разница, конечно, была не в ориентации, а в возрасте.

Когда мне передали после ее смерти мои к ней письма, я увидела в них некое мое подыгрывание ее властности. Соблюдались роли: "критик" и "актриса" . Хотя все равно я делала все по-своему. Например, она приехала на репетицию "Вишневого сада". Моего легкого, развевающегося костюма еще не было, а мне было удобнее репетировать в брюках. Для нее это был шок: Раневская в брюках! Она мне об этом сказала, я покивала, соглашаясь, но даже не стала объяснять, что это потом уйдет, главное - чтобы осталась современная пластика.

...Как я уже говорила, у меня была страсть пристраивать бродячих собак.Так, одна серая пуделиха осталась у меня. Помню, как я за ней бежала, потому что она шла посередине проезжей части на трех лапах - четвертая была перебита. В общем, я ее вылечила. Как-то она потянулась - такая стройная! и я сказала: "Ой, какая Лайза Минелли!" Так она стала Лизочкой. Потом мне надо было уезжать в Париж на три месяца. Володе тоже надо было уезжать, а все наши друзья уже были при пуделях. В это время в театре появился Злотников со своей пьесой "Два пуде

469

ля" (она потом вошла в спектакль "Надежды маленький оркестрик"), и я там начала репетировать. Со Злотниковым мы подружились - у него был черный пудель, у меня Лиза - серый, в общем, возникла какая-то игра. Злотников жил в Ленинграде, я позвонила Раисе Моисеевне и говорю: "Злотников сейчас едет в Ленинград. Мне некому оставить Лизу. Не возьмете ли Вы на какое-то время?" Раиса Моисеевна - очень недовольно: "Но, Алла, у меня никогда не было собак!.." У нее была роскошная квартира с уникальной павловской мебелью красного дерева. И в этой квартире она жила вдвоем с домработницей Зинаидой Николаевной. Тем не менее я ее уговорила. Злотников повез Лизу в Ленинград, а я уехала в Париж. Звоню через 10 дней. "Как Лиза?" - "Очень хорошо. Она подружилась с Зинаидой Николаевной, они гуляют. Злотников заходит". Через месяц Злотников должен был передать Лизу еще кому-нибудь, так как Раиса Моисеевна хотела ехать в Ялту. Звоню: "Ну как, Злотников забрал Лизу?" "Какой Злотников?! Лиза остается у нас, об этом не может быть и речи!" - "Но Вы же хотели уезжать?" - "Нет. Мы снимем дачу, переедем с Зинаидой Николаевной и Лизой. Я там буду работать..."

Я вернулась из Парижа, звоню Раисе Моисеевне: "Злотников сейчас едет в Москву, он может передать Лизу мне".
– "Алла, вопрос так не стоит. Лиза - моя!"

Так она мне ее и не отдала. Для Лизы снимались летом дачи, Зинаида Николаевна ходила на базар покупать Лизе вырезку... Когда я встречала в Москве Алису Фрейндлих, которая жила в том же доме, Алиса рассказывала: "Видела вашу Лизу. Ухоженная, постриженная".

После смерти Раисы Моисеевны Лизу забрали к себе друзья Беньяш, очень милые люди, жившие в том же доме. И Фрейндлих мне по-прежнему говорила: "Видела вашу Лизу, ухоженная, постриженная..." Потом ушла и Лиза...

470

Из моих писем Раисе Моисеевне Беньяш.

"Дорогая Раиса Моисеевна!

Спасибо за письмо. Как всегда, к сожалению, отвечаю с опозданием, но уж больно много переездов было в последнее время в моей, обычно бедной впечатлениями жизни. Хотя, наверное, только так - в переездах - и можно понять относительность времени, когда оно вдруг растягивается безмерно или, наоборот, проскакивает незаметно. Помню, мы снимали "Чайку", а в соседнем павильоне - "Дядю Ваню". Мы бегали друг к другу смотреть, чтобы не повторяться: если у них светлые, просторные декорации, у нас - маленький домик, набитый мебелью и людьми; если у нас - более-менее костюмы того времени, у них - сплошная фантазия и условность и т.д. (В данном случае мы сильно проиграли, но не об этом речь.) Каждый раз, проходя мимо их павильона, я видела Смоктуновского, сидящего в одной и той же позе в кресле и бесконечно ждущего начала съемок (так я его в работе и не видела).

– Ну как, Иннокентий Михайлович, дела?

– Да все ужасно, Алла, меня плохо подстригли, воротничок у рубашки отвратительный, режиссер ничего не понимает...

Я уехала на неделю в Италию. Прожила по впечатлениям и встречам за эту неделю год. Приехала. Продолжаем съемки. Прохожу мимо павильона "Дяди Вани" - в том же кресле и в той же позе сидит Смоктуновский.

– Ну как дела, Иннокентий Михайлович?

– Да все ужасно, Алла, меня плохо подстригли, воротничок у рубашки отвратительный, режиссер ничего не понимает...

Этот фокус мы хотели показать в фильме "Ты и я" Шпаликова - Шепитько, когда я - жена Катя - остаюсь в Москве и проходит день. А за этот день у моего сбежавшего мужа, которого играл Леня Дьячков, на

471

стройке в Сибири - полжизни (отбивали натурой - зима/лето). Зрители так ничего и не поняли: почему это я продолжаю звонить домой и удивляюсь, что мужа нет (сбежал он тайно). Вот и сейчас, мне кажется, что за эти полмесяца прошло много лет ("Какие новости, Володя?" - "Никаких" -"Не может быть!"). Мне странно писать письмо, потому что надо рассказывать много.