Вернулся дьякон с какой-то крышкой вместо подноса, на ней лежала разная снедь.

– Это ты хорошо придумал, - сказал Семка, потирая руки.

У Гуляева не было точных доказательств того, что Полуэктов замешан в ограблении потребкооперации, но само волнение хозяина, а главное, тот факт, чуть не выпавший у него из памяти, что награбленные продукты прятали в его бывшем складе, - все это заставляло торопиться с выяснением. В сумерках он поднялся, положил книгу, натянул сапоги и хотел было уже спускаться вниз, когда услышал, как задребезжали ступеньки под чьими-то шагами. Он быстро застелил шинелью свое ложе, присел на него. В дверь постучали.

Вошла Нина.

– Владимир Дмитриевич, по-моему, вы очень хороший и добрый человек.

В зыбком свете свечи лицо ее потемнело, и он понял, что это краска стыда.

– С чего бы такие сантименты?
– спросил он резче, чем думал.

Нина вскинула голову:

– Вы правы. Самой смешно... Какие сейчас могут быть сантименты?

Он остановился над ней и взглянул сверху вниз ей в лицо. Глаза черно блистали на белом лице, щеки горели.

– Нина Александровна, с вами что-то случилось? Не таитесь!

– Ничего не случилось!
– крикнула она.
– Вы произвели впечатление воспитанного и гуманного человека, спасли нас во время обыска от голодной смерти. Я поверила вам, а оказалось, все это лишь затем, чтобы шпионить за нами!

– За кем - за вами?

– За мной и дядей!

– Откуда вы это взяли?

– Он сидит там внизу и ежеминутно ждет ареста. Говорит, что вы приписываете ему соучастие в каком-то грабеже!

– Одну минуту!
– сказал Гуляев.
– Где ваш дядя?

– У себя. Он уже готов, собрал вещи. Можете брать!

– Пойдемте-ка потолкуем, - Гуляев потянул ее за руку и повлек за собой.

Они спустились в комнаты. Посреди освещенного трехсвечником стола хозяин, грузный, с нечесаной бородой, пил чай.

– Так вот, Онуфрий Никитич, вы сочли, что я вас заподозрил?
– спросил Гуляев.
– А почему все-таки это пришло вам в голову? И потом... Если бы вы даже и бывали в лавке, если даже и ключи у вас от нее на самом деле имеются...

– Нету ключей! Нету!
– каким-то утробным ревом вырвалось у купца. Не мучь ты меня, лиходей! Матушка-заступница, царица небесная, спаси и помилуй раба твоего.

И в этот момент Гуляев вспомнил, откуда он знал то молодое хищное лицо на фотографии, взятой в доме Нюрки Власенко.

– Я говорю, что, если вы даже и были в лавке, это еще не доказывает вашу связь с бандитами, - продолжал Гуляев.
– Но вот что я вспоминаю: а ведь я видел этого типа у вашего дома, видел, Онуфрий Никитич!

– Какого еще типа?
– повернулся к нему на крякнувшем стуле хозяин.

– Фитиля-то я видел, - спокойно сказал Гуляев, - и как раз накануне ограбления. И не далее как в вашем саду.

– Это подлость!
– вскочила Нина.

– Не могу!
– сполз и рухнул на колени хозяин.
– Не могу, вот те крест! Запужал он меня, Нинка! Все расскажу.

– Дядя!
– зазвенел натянутый до предела голос Нины.
– Встаньте! Рохля!

Гуляев нащупал в кармане рукоять нагана и накрепко обнял ее пальцами. Вот оно что! А он чуть было не поверил в наивность сладкоречивой племянницы.

– Встаньте, - сказал он, - собирайтесь!

– Какой-то шум, - прозвучал сзади знакомый голос, - по-моему, здесь все переругались.

Гуляев обернулся. В проеме двери, освещенный слабым светом из кухни, улыбался Яковлев. Шинель на нем была распахнута, в руке фуражка.

– Здравствуйте, Владимир Дмитриевич, второй раз на дню.

– Здравствуйте, - сказал Гуляев, - придется вам мне помочь.

– В чем же?
– спросил Яковлев.
– Впрочем, я к вам испытываю такую симпатию, что готов помочь в чем угодно.

– Надо отконвоировать моих уважаемых хозяев в ЧК.

– Отконвоировать?
– Яковлев туманно улыбнулся.

Гуляев зорко оглядел всех троих. Нина стояла под иконой, сплетя руки у груди. Купец тяжко поднимался с колен. Яковлев смотрел на него с нехорошей усмешкой. Гуляев сориентировался.

– Эй, - сказал он, выхватывая наган, - отойдите-ка от двери.

– Это мне?
– спросил, все так же улыбаясь, Яковлев.

– Вам! Ну!

Яковлев шагнул в комнату, и в тот же миг ударил выстрел. Гуляев отскочил. Купец бил в него с колен. В руках у Нины тоже воронено блеснуло.