– Насчет денег никак, - тоже улыбнулся Рагозин.
– Зачем вам теперь деньги? Все сделано. Да, все сделано очень хорошо.

Он повторял эту фразу, спеша выбраться на улицу и уже не замечая ни людей, ни картинок.

Все в его ощущении жизни с этого момента остановилось, точно заклиненное одним вопросом - нашел ли он сына или нет?

Через день, возвращаясь из Затона, он увидел у самого входа в Совет двух мальчиков. Прислонившись к ограде палисадника, они шелушили подсолнухи. Он сразу узнал Павлика и сразу понял, кто с ним.

– Мы ждали, ждали, а вас нет и нет, - попрекнул Павлик.

– Пойдем ко мне, - сказал Петр Петрович, заставляя себя двигаться спокойно.

Закрывшись в кабинете, он прошелся из угла в угол, не зная, как лучше сделать: усадить мальчиков с собою рядом или заставить их стоять, а самому сесть, или - пусть они сядут, а он будет ходить. "Не важно, черт возьми", подумал он, продолжая расхаживать, и вдруг поймал себя на том, что ему трудно взглянуть на мальчика, которого привел Павлик. Тогда он сразу остановился перед ними и попробовал приветливо усмехнуться. Павлик небрежно посматривал по сторонам. Другой мальчик сохранял невозмутимость. Взъерошенная русая голова его была большелоба, уголки бровей у висков сильно подняты, карие глаза круглы и чуть выпячены. Худой, длинноногий, с большими руками, он держал локти оттопыренными от пояса, точно наготове к отпору.

– Так это я... твои рисунки видел?
– спросил Рагозин, чувствуя, что говорит не так, как хотел бы.

– Не знаю.

Голос мальчика звучал грубовато-уверенно.

– Этакие, знаешь... Лошадь еще такая красная.

– Да ну, конечно, твоя лошадь, - сказал Павлик.
– Чего боишься? Петру Петровичу нравится.

– И не думал бояться.

– Я не кусаюсь, - будто заискивая, проговорил Рагозин.
– Мне, правда, понравилось. Ярко так, видишь ли... И все такое... Тебя как зовут?

– Иван.

– Иван Рагозин, верно? А годов? Десятый скоро, да?

– Может, и больше.

– Больше, - согласился Павлик.
– Мне скоро одиннадцатый, а он сильней меня.

– Ну?
– будто с облегчением вздохнул Петр Петрович.
– Покажи-ка.

Он осторожно потрогал пальцами бицепсы мальчика, и пальцы сами собой остановились на сухих, тонких детских мускулах, пока мальчик не высвободился и не шагнул назад.

– Ваня, - сказал Рагозин медленно, - так, так. А отец у тебя есть?

– Думаю, был, - ответил мальчик с насмешливой улыбкой взрослого.

– Я тоже думаю, - неловко отступил Петр Петрович и опять прошелся по комнате.

– Мать свою не помнишь?
– спросил он на ходу.

– Ее, наверно, отец помнит, - будто еще насмешливее сказал Ваня.

Он стоял боком к Рагозину, подняв голову и шире раздвинув локти. Видно было - он не лез за ответами в карман, потому что привык к расспросам об отце с матерью. Петр Петрович растерялся от этой жестокости ответа, тут же начал сердиться, что не владеет собой, и поглядел на мальчика с гневом. Но в этот миг резко увидел в профиле Вани в точности повторенный поворот лица Ксаны - с острым вздернутым носиком и круглым глазом немного навыкате. Он чуть не выкрикнул то, что все время готово было слететь с языка - сын, сын!
– но удержал себя.

– Вы зачем меня звали?

– Познакомиться. Поближе...
– сказал Петр Петрович, оглядывая выгоревшую серую блузу мальчика, завязанный узлом матерчатый поясок, сбитые набок туфли.

– Вы покупаете рисунки?
– вдруг с любопытством спросил Ваня.

– Как так?

– Я думал, вы... которые на выставке рисунки хотите купить.

– Ты продаешь?
– уже с улыбкой сказал Рагозин.

– Деньжонки пригодятся.

– На что же пригодятся? Ты ведь в детском доме?

– Когда где... Сейчас везде тепло.

– Ну, а где же ты столуешься?

– Столуешься!
– передернул плечами Ваня.
– Я не нахлебник столоваться!

– На Волге всегда подкормиться можно, - сказал Павлик с видом берегового бывальца.

– У военморов либо еще где придется, - добавил Ваня.

– Тебе, видно, и на Гусёлке пришлось?
– неожиданно отчеканил Петр Петрович.

Ваня нахмурился.

– Что не отвечаешь? Был на Гусёлке?

– Ну и был! Ну и что же?.. Пришили, будто я казенные чувяки на базаре загнал, - и судить! А у меня их шкет один стырил... я только ябедничать не хотел.

– Хорошо. Дело прошлое. А где живешь сейчас?

Ваня скрестил на груди руки, медленно оглянулся на дверь, будто заскучав от вопросов, затем нехотя выговорил:

– Меня назад в скит берут. И бумаги туда пошли.

– Так, так, - торопливо сказал Петр Петрович, - очень хорошо... Я тебе хотел предложить, может, поселишься у меня? Я один, нам с тобой не скучно будет. Учиться станешь. Рисовать... понимаешь ли, и все такое.

Ваня молчал. Павлик сожмурился на Рагозина и тоненько свистнул: