– Знаете, - ответил Рагозин, решительно поворачиваясь к выходу, - вы либо сильно переучились, либо просто - недоучки!

Он мерил улицы своими длинными ногами все быстрее. Ваня уже, наверно, проснулся. Сейчас Рагозин его увидит. Несомненно, болезненная точка в самосознании такого ребенка, как Ваня, - чувство свободы. Нельзя показать, что отец покушается на эту драгоценность. Нельзя врываться в маленькую жизнь, выспрашивать, допытываться, чем Ваня живет. Наоборот, надо сначала доверчиво ввести его в жизнь отца, рассказать о своей работе, о своей борьбе и планах будущего мира.

Рагозин внезапно замедлил шаг. Недурное начало! Вот он уже не поехал в Затон, бросил занятия на службе и носится по городу в поисках какой-то чепухи. Что он скажет Ване? Знаешь, дружище, я сегодня махнул рукой на свой общественный долг. Я так тебе рад, что мне, ей-богу, не до работы. Значит, если очень рад, - спросит сын, - можно наплевать на обязанности, правда?

Петра Петровича так смутила эта мысль, словно ее действительно высказал Ваня. Но ведь это же исключение, - подумал он. Первый раз за целую жизнь! Упущенное будет наверстано с лик-вой. Работа как стояла, так и стоит у Рагозина на первом месте.

Он свернул за угол, решив предупредить на службе, что задержится еще часок-другой.

У самого крыльца шедший впереди, немного неуклюжий (как показалось) человек вдруг упал. Поднимался он тяжеловато, и Рагозин помог ему.

– Благодарю вас, ничего. Поскользнулся на арбузной корочке. Вон раздавленная корочка.

– Ушиблись?

– Пустяки. Немного, локоть, - сказал прохожий, отряхивая запачканный белый китель.

Он любезно взглянул на Рагозина и отступил.

– Удивительный случай! Я иду именно к вам. Здравствуйте, товарищ Рагозин.

Петр Петрович узнал Ознобишина.

– По какому делу? Я, извините, занят.

– По личному делу. Много времени не отниму. Если угодно - даже здесь, в сторонке от подъезда.

– По вашему делу?

– Нет, по вашему, - произнес Ознобишин доверительно.

– По моему?

Они отошли от крыльца и медленно двинулись вдоль палисадника.

– Только, пожалуйста, поскорее.

– В двух словах. Я очень признателен за внимание, с которым вы отнеслись ко мне и устранили недоразумение, весьма для меня щекотливое.

– Вы ведь бывший прокурор?

– Если бы так, - улыбнулся Ознобишин, - вряд ли я сейчас беседовал бы с вами... то есть на улице. Я именно хотел вас поблагодарить, что вы проявили терпение разобраться и снять с меня подозрения насчет моего прошлого.

– В чем же мое дело?

– Вы прямо тогда не высказали, но я понял, что вам крайне было бы ценно установить участь вашей супруги и, более того, вопрос - родился ли у нее ребенок и существует ли он.

– Так, так, - сказал Рагозин, приостанавливаясь.

– Я тогда не осмелился предложить вам услугу, но дал себе слово употребить все силы, чтобы быть вам полезным.

– И что же?

– И мне удалось, после кропотливых поисков, напасть на документ, который проливает свет, правда, на трагические обстоятельства, но одновременно дает в руки шанс некоторого счастливого оборота. Документ теперь доступен, вы можете его получить.

– Где?

– В архиве.

– Что это такое?

– К несчастью, это подтверждение, что супруга ваша скончалась в тюрьме. Указывается и место погребения.

– Да?

– Да. Но, вместе с тем, документом устанавливается, что она скончалась от родов и, таким образом, что у вас... осторожность требует допустить, во всяком случае, был ребенок.

– Вон что, - сказал Рагозин.

– Так или иначе, но я могу уверенно сказать, что след вашего ребенка мною найден.

– Да что вы?! И куда же след ведет?

– Это требует еще известных усилий, которые я с радостью приложу, если вы окажете мне поддержку.

– Поддержку в чем?

– В дальнейших розысках.

– Но если окажу, вы уж, конечно, наверняка отыщете след?

– Безусловно!
– воскликнул Ознобишин почти вдохновенно.
– Это для меня прямо-таки дело чести! Я начну с тюремных архивов, с года рождения ребенка.

– А если я скажу вам, что след приведет вас ко мне на квартиру?

– На какую квартиру?

– На которой я проживаю вместе с сыном.

– Вместе... Вы отыскали своего...

Ознобишин даже как будто испугался. Свежих красок лицо его поблекло, он немного вскинул руки, осторожно потер ушибленный локоть, но тут же устремился всем корпусом к Рагозину, освобожденно дохнув на него: