– Может быть, - сказал Дон.
– Только как он о них узнал?

– А может, ему священник написал письмо.

– Возможно, - сказал Дон. Огонь очага уютно мерцал в глубине дома. Потом в дверях показалась женщина: она внимательно смотрела на нас.
– Добрый день,

падрона, - сказал Дон.
– У вас не найдется глотка вина?
– Она молча, не двигаясь, смотрела на нас, освещаемая огнем очага. Она была высокой. Она стояла в дверях - высокая, неподвижная, освещаемая огнем очага.
– Видно, служила в армии, - сказал Дон.
– В чине сержанта.

– А может, это она приказала Мальбруку ехать домой?

– Вряд ли. Он слишком медленно поворачивался.

Женщина заговорила:

– Конечно, синьоры. Присядьте.

Мы сняли вещевые мешки и сели за стол. Теперь мы хорошо видели велосипед.

– Солдат от велосипедной кавалерии, - сказал Дон.
– Хотел бы я знать, почему он свернул с главной тропинки.

– Ладно, - сказал я.

– Что ладно?

– Ладно. Знай.

– Это что - шутка?

– А как же. Шуточка. Это потому, что мы старые. Мы разговариваем в призывной комиссии. Я ведь часто шучу.

– Тогда скажи мне что-нибудь серьезное.

– Ладно, - сказал я.

– Мы вроде одно и то же слышали - там, у часовни.

– Моя не понимать. Я любить Италия. Я любить Муссолини.

Женщина принесла вино. Она поставила его на стол и повернулась, чтобы уйти.

– Попробуй, - сказал я.
– Спроси ее.

– А что? И спрошу, - сказал Дон.
– У вас в доме остановился военный, синьора?

Женщина посмотрела на него.

– Это так, ничего, синьор. Просто вернулся из армии мой племянник.

– Вчистую, синьора?

– Вчистую, синьор.

Примите наши поздравления, синьора. У него наверняка много друзей, то-то они будут рады.
– Женщина, худощавая и вовсе не старая, настороженно и выжидающе смотрела на Дона.
– У вас в деревне похороны.
– Женщина молчала. Она стояла, ожидая, когда Дон кончит говорить.
– У него тоже, наверное, было много друзей. То-то они горюют сейчас, - сказал Дон.

– Будем надеяться, синьор, - сказала женщина.

Она двинулась к дому, и тогда Дон спросил ее насчет ночлега. Она резко и сразу же ответила, что ничего не выйдет, и мы поняли, что уговаривать ее бесполезно. И тут мы вдруг заметили, что колокол умолк. Снова стал слышен шуршащий шорох листьев, обдуваемых ветром.

– Нам говорили, что священник...
– начал Дон.

– Да? Так что священник?

– Что у священника можно переночевать.

– Вот вы с ним и поговорите, синьор.
– Она ушла в дом. У нее была размашистая мужская походка; на миг она появилась около очага и скрылась. Когда я глянул на Дона, он отвернулся. Он взял со стола бутылку.

– Ну, - сказал я, - почему же ты не стал ее расспрашивать? Что ж ты вдруг замолчал?

– Ей не до нас. Она же сказала, что вернулся из армии ее племянник. Только что, сегодня. Она хочет побыть с ним - ведь у него нету других родственников.

– А может, она боится, что его снова загребут в армию?

– Это что - тоже шутка?

– Мне бы на его месте было не до шуток.
– Дон налил в стаканы вина. Позови-ка ее и скажи: мы, дескать, слышали, что ваш племянник женится на воспитаннице священника. Скажи ей, что мы хотим вручить ему подарок. Насос для промывки желудка. Он ему всерьез может понадобиться.

– Я знаю.
– Он аккуратно налил вина в свой стакан.
– Так одно из двух, без шуток - мы остаемся у священника?

– Салют, - сказал я.

– Салют.
– Мы выпили. Слышался неумолчный, сухой, яростный шорох листьев.
– Хоть было бы сейчас лето, - сказал Дон.

– Сегодня ночью будет здорово холодно, даже на сеновале.

– Да уж. Хорошо, что нам не придется сегодня спать на сеновале.

– А ведь оно не так уж и плохо - спать на сеновале, особенно когда нора в сене согреется.

– Ну, сегодня-то нам это ни к чему. Мы можем прекрасно выспаться на кровати, а утром, спозаранку, отправимся дальше.

Я налил в стаканы вина.

– Интересно, далеко тут до следующей деревни?

– Конечно далеко.
– Мы выпили.
– Хотел бы я, чтоб сейчас было лето. А ты?

– Еще бы.
– Я вылил остатки вина в стаканы.
– Выпьем.
– Мы подняли стаканы, чокнулись. И посмотрели друг на друга. Ветер задувал льдистые пылинки под одежду, вгонял их сквозь кожу в тело, до самых костей, а ведь нас еще защищали каменные стены.
– Салют.

– Мы уже это говорили.

– Ладно. Тогда еще раз салют.