Человек способен придумать многое. А если он писатель-фантаст, то может придумать целый мир. Вот только где кончается фантазия, и наступает реальность? Писатель, придумавший новый мир, неожиданно оказывается в нём, и вернуться домой уже не может…
Эдмонд Гамильтон
Изгнанник
Как я теперь жалею, что в тот вечер мы заговорили о фантастике! Тогда меня не терзала бы сейчас эта странная, невозможная история, которую нельзя ни доказать, ни опровергнуть.
Но мы четверо - профессиональные писатели-фантасты, и, как мне кажется, подобный разговор был неизбежен. Все же мы не говорили на эту тему ни во время обеда, ни позднее, когда подали напитки. Сперва Мэдисон с восторгом описывал свою охотничью экспедицию, потом Брэзелл заговорил о спорте. А затем я заговорил о фантастике.
Вообще-то я не собирался начинать этот разговор, но успел выпить лишнюю порцию виски, а третья порция всегда настраивает меня на размышления. В тот раз меня поразило, насколько мы, писатели-фантасты, похожи на самых обычных граждан.
– Защитная окраска, вот что это такое!
– объявил я.
– Мы просто из кожи лезем, лишь бы не выделяться на фоне добропорядочных обывателей.
Брэзелл взглянул на меня, немного раздраженный таким заявлением:
– О чем ты говоришь?
– О нас. Как замечательно мы имитируем здравомыслящих и довольных людей. Но мы, все четверо, не удовлетворены повседневностью - и вы это прекрасно знаете. Нас просто тошнит от Земли и всех ее порядков, вот почему мы всю жизнь выдумываем один воображаемый мир за другим.
– Полагаю, такой пустячок, что нам за это платят, имеет к нашим фантазиям некоторое отношение?
– скептически спросил Брэзелл.
– Разумеется, имеет, - признал я.
– Но ведь мы выдумывали всякие невероятные миры и их обитателей задолго до того, как написали хотя бы строчку на продажу, разве не так? Еще с самого раннего детства, верно? И источник наших фантазий в том, что мы не чувствуем себя здесь дома.
– Мы гораздо меньше чувствуем себя дома на большинстве из выдуманных миров, - фыркнул Мэдисон.
После его слов в разговор вступил Кэррик, четвертый из нашей компании, до сих пор с привычной молчаливостью сидевший со стаканом в руке и почти не обращавший на нас внимания.
Он вообще во многом странноватый. Мы не очень хорошо его знаем, но любим его и восхищаемся его рассказами. Он написал несколько замечательных повествований о воображаемой планете, тщательно проработав в них все детали и подробности.
– Как раз такое со мной и случилось, - сказал он Мэдисону.
– Что именно?
– уточнил Мэдисон.
– То, на что ты намекал - я однажды описал вымышленный мир, а потом мне пришлось в нем жить.
Мэдисон рассмеялся.
– Надеюсь, местечко оказалось приятнее той дыры, где происходит действие моих баек.
Кэррик даже не улыбнулся.
– Я придумал бы эту планету совсем другой - если бы знал заранее, что мне предстоит на ней жить, - пробормотал он.
Брэзелл многозначительно взглянул на пустой стакан Кэррика, подмигнул нам и вкрадчиво произнес:
– Может, расскажешь нам о той планете, Кэррик?
* * *
Рассказывая, Кэррик медленно вертел в пальцах пустой стакан. Он ни разу не поднял на нас глаз и делал паузы после каждых нескольких слов.
– Все произошло после того, как я переехал и стал жить неподалеку от большой электростанции. На первый взгляд казалось, что я поселился в шумном месте, но на самом деле здесь, на окраине города, было очень тихо. А мне была нужна тишина, чтобы писать рассказы.
Я сразу начал работать над новой серией рассказов, действие в которых происходит на неком вымышленном мире. Начал я с детальной разработки внешнего облика той планеты, а заодно и вселенной, в которой она находилась. Я сосредоточенно и упорно работал над этим целый день. А когда закончил, то услышал, как у меня в голове что-то щелкнуло.
Это странное и краткое мысленное ощущение каким-то причудливым образом ассоциировалось у меня с внезапной кристаллизацией. Я стоял и гадал, не сошел ли я с ума, потому что внезапно четко осознал значение этого щелчка - вселенная и планета, над которыми я размышлял целый день, где-то неожиданно выкристаллизовались в физическое существование.
Естественно, я отмахнулся от этой странной мысли и вскоре позабыл о ней. Но на следующий день все повторилось. Почти весь тот день я работал над жителями воображаемой планеты. Я сделал их людьми, но решил не делать их слишком цивилизованными, потому что тогда пропали бы конфликты и насилие, а вместе с ними и интрига в задуманных рассказах.
Поэтому я создал такой воображаемый мир, где люди лишь наполовину цивилизованы, придумал все их жестокости и предрассудки, мысленно создал их пышные варварские города. И едва я закончил... в голове у меня снова щелкнуло.
Во второй раз я испугался всерьез, потому что сильнее прежнего испытал то странную убежденность, что мои фантазии воплотились в ощутимую реальность. Я знал, что думать так безумие, и все же эта мысль отложилась в моем сознании с поразительной определенностью. Я не смог от нее избавиться.