– - Будь у меня власти хоть на два гроша, я бы показал!
– - воскликнул Дантон.

– - Я знаю, -- продолжал Марат, -- что сказали вы, Робеспьер, так же, как я знаю, что происходило в тюрьме Тампль, знаю, как там откармливали, словно на убой, Людовика Шестнадцатого, знаю, что за один сентябрь месяц волк, волчица и волчата сожрали восемьдесят шесть корзин персиков, а народ тем временем голодал. Я знаю также, что Ролан прятался в укромном флигеле на заднем дворе по улице Ла-Гарп; я знаю также, что шестьсот пик, пущенных в дело четырнадцатого июля, были изготовлены Фором, слесарем герцога Орлеанского; я знаю также, что происходит у госпожи Сент-Илер, любовницы Силлери; в дни балов старик Силлери сам натирает паркет в желтом салоне на улице Нев-де-Матюрен; Бюзо и Керсэн там обедали. Двадцать седьмого августа там обедал Саладэн и с кем же? С вашим другом Ласурсом, Робеспьер!

– - Вздор, -- пробормотал Робеспьер, -- Ласурс мни вовсе не друг.

И задумчиво добавил:

– - А пока что в Лондоне восемнадцать фабрик выпускают фальшивые ассигнаты.

Марат продолжал все также спокойно, но с легкой дрожью в голосе, от которой кровь застывала в жилах.

– - Все привилегированные связаны круговой порукой, и вы тоже. Да, я знаю все, знаю и то, что Сен-Жюст именует государственной тайной.

Последние слова Марат произнес с расстановкой и, кинув на Робеспьера быстрый взгляд, продолжал:

– - Я знаю все, что говорится за вашим столом в те дни, когда Леба приглашает Давида отведать пирогов, которые печет Элизабет Дюпле, ваша будущая свояченица, Робеспьер. Я око народа и вижу все из своего подвала. Да, я вижу, да, я слышу, да, я знаю. Вы довольствуетесь малым. Вы восхищаетесь сами собой и друг другом. Робеспьер щеголяет перед своей мадам де Шалабр, дочерью того самого маркиза де Шалабра, который играл в вист с Людовиком Пятнадцатым в день казни Дамьена. О, вы научились задирать голову. Сен-Жюста из-за галстука и не видно. Лежандр всегда одет с иголочки -- новый сюртук, белый жилет, а жабо-то, жабо! Молодчик из кожи лезет вон, чтобы забыли те времена, когда он разгуливал в фартуке. Робеспьер воображает, что история отметит оливковый камзол, в котором его видело Учредительное собрание, и небесно-голубой фрак, которым он пленяет Конвент. Да у него по всей спальне развешаны его собственные портреты...

– - Зато ваши портреты, Марат, валяются во всех сточных канавах, -сказал Робеспьер, и голос его звучал еще спокойнее и ровнее, чем голос Марата.

Их беседа со стороны могла показаться безобидным пререканием, если бы не медлительность речей, подчеркивавшая ярость реплик, намеков и окрашивавшая иронией взаимные угрозы.

– - Если не ошибаюсь, Робеспьер, вы, кажется, называли тех, кто хотел свергнуть монархию, "дон Кихотами рода человеческого".

– - А вы, Марат, после четвертого августа в номере пятьсот пятьдесят девятом вашего "Друга народа", -- да, да, представьте, я запомнил номер, всегда может пригодиться,-- так вот вы требовали, чтобы дворянам вернули титулы. Помните, вы тогда заявляли: "Герцог всегда останется герцогом".

– - А вы, Робеспьер, на заседании седьмого декабря защищали госпожу Ролан против Виара.

– - Точно так же, как вас, Марат, защищал мой родной брат, когда на вас обрушились в клубе Якобинцев, Что это доказывает? Ровно ничего.

– - Робеспьер, известно даже, в каком из кабинетов Тюильри вы сказали Гара: "Я устал от революции".

– - А вы, Марат, здесь, в этом самом кафе, двадцать девятого октября облобызали Барбару.

– - А вы, Робеспьер, сказали Бюзо: "Республика? Что это такое?"

– - А вы, Марат, в этом самом кабачке угощали завтраком марсельцев, по три человека от каждой роты.

– - А вы, Робеспьер, взяли себе в телохранители рыночного силача, вооруженного дубиной.

– - А вы, Марат, накануне десятого августа умоляли Бюзо помочь вам бежать в Марсель и даже собирались для этого случая нарядиться жокеем.

– - Во время сентябрьских событий вы просто спрятались, Робеспьер.

– - А вы, Марат, слишком уж старались быть на виду.

– - Робеспьер, вы швырнули на пол красный колпак.

– - Швырнул, когда его надел изменник. То, что украшает Дюмурье, марает Робеспьера.

– - Робеспьер, вы запретили накрыть покрывалом голову Людовика Шестнадцатого, когда мимо проходили солдаты Шатовье.

– - Зато я сделал нечто более важное, я ее отрубил.

Дантон счел нужным вмешаться в разговор, но только подлил масла в огонь.

– - Робеспьер, Марат, -- сказал он, -- да успокойтесь вы!

Марат не терпел, когда его имя произносилось вторым. Он резко повернулся к Дантону.

– - При чем тут Дантон?
– - спросил он.

Дантон вскочил со стула.

– - При чем? Вот при чем. При том, что не должно быть братоубийства, не должно быть борьбы между двумя людьми, которые оба служат народу. Довольно с нас войны с иностранными державами, довольно с нас гражданской войны, недостает нам еще домашних войн. Я делал революцию и не позволю с нею разделаться. Вот почему я вмешиваюсь.

Марат ответил ему, даже не повысив голоса:

– - Представьте лучше отчеты о своих действиях, тогда и вмешивайтесь.