– Зайди к старику, - благоухающий Баранкин терпеливо чешет свои непокорные вихры, глядясь в карманное зеркальце.
– Просил.

– Пижон, - отвечаю я и поправляю узел пестрого галстука, который идет ему, как корове седло.
– Фрайер деревенский.

– На свадьбу придешь?
– осторожно интересуется Славка, все еще не веря, что я в настроении.

– Куда денешься... Придется. Пора уже и мке заводить полезные знакомства.

Баранкин скалится, а я отправляюсь к Палычу.

В кабинете "зубра" полнейший кавардак: везде валяются бумаги, книги, а сам он, скинув пиджак, усердно копается в ящиках письменного стола.

– Звали?

– Садись... Сережа...

Ошеломленный, я медленно опускаюсь на стул: впервые за три с лишним года нашей совместной работы Палыч обращается ко мне по имени.

– Будем прощаться...
– продолжая свои изыскания, негромко говорит он, не глядя на меня.

– Как... прощаться?

– Ухожу. Пора, брат, пора... На пенсию ухожу.

Я молчу. Что-то внутри оборвалось, и как-то нехорошо заныло сердце.

– Вот так...
– Палыч поднимает на меня глаз.

Только теперь я замечаю, как он сдал за последний месяц. Передо мною сидел старик с потухшим взглядом, болезненный и вялый.

– Ты себя побереги, Сережа... Я перед тобою виноват... Ты был прав. Не надо было путать тебя в это дело.

– Иван Палыч, о чем вы?
– И я впервые называю его по имени-отчеству, Это наша работа. Не я, так другой.

– Другой, может, и не полез бы на рожон. Видно, ты копнул чересчур глубоко. Особенно кое-кому не поправились твои разговоры с друзьями покойного Лукашова. Возможно, и не стоило с ними так...

Да уж, разговоры... Век бы мне с ними не говорить, не видеть их холеные рожи и пустые циничные буркалы.

Хорошо, что я не сказал старику о звонках "доброжелателя".

– Иван Палыч, вас "ушли"?
– прямо спрашиваю я.

Старик не выдерживает моего взгляда и опускает глаза. Его молчание красноречивее любых слов.

– Из-за меня, значит... Но я все равно доведу дело до конца!
– едва не кричу я.
– Чего бы мне это ни стоило! Я не позволю этим подонкам творить их черные делишки! Я не боюсь их.

– Знаю... Потому и... Эх!
– машет Палыч рукой.
– Пропади оно все...

– Значит, именно вас избрали козлом отпущения?

– Вроде того... Зря мы Фишмана арестовали...

– И теперь на всех перекрестках будут кричать, что мы применяли недозволенные методы, что он оговорил себя и других... Попробуй опровергни. Снова концы в воду и на трибуны, чтобы в который раз поклясться в верности перестройке.

– Опровергнуть трудно, это верно... Они уже накатали "телегу" в обком и... э-э... выше...

Мне почему-то в этот момент вспомнился Иван Савельевич и его молодой коллега. Да, им тоже не позавидуешь.

– Едва не забыл...
– Палыч хмурится еще больше.
– Наблюдение за квартирой Лукашова снято.

Вот это уже совсем плохо Теперь Тина Павловна осталась одна, как перст. Помощи ждать неоткуда...

Я смотрю на Палыча, он виновато отводит взгляд.

Я знаю, что он отстаивал до последнего наш план перед начальством. Увы.

Он смотрел на меня настороженно и с некоторой опаской. Я его понимал, лишь совсем недавно вышло постановление об официальном признании восточных единоборств в нашей стране, до этого гонимых и преследуемых, ютящихся в подвалах и развалюхах, подальше от глаз милиции. И нашей вездесущей общественности.

– Басков...
– представился тренер и, помедлив чуток, добавил: - Олег...

Был oн уже немолод, лет под сорок, худощав, жилист и как-то по-особенному собран.

– ...Да, этого человека я знаю.
– Басков долго рассматривал фоторобот, над которым мне пришлось изрядно потрудиться вместе с компашкой из парка.
– Он здесь, правда, не очень похож. Но, судя по вашему описанию, - это Карасев. Редкий талант, доложу я вам.

Настоящий боец, великий мастер.

– Вы с ним давно знакомы?

– Как вам сказать. Не так чтоб уж очень. Он тренировался у меня.

– Здесь?
– показал я на приоткрытую дверь спортзала.

– Нет, - хмуро улыбнулся Басков.
– В другом месте... Это когда мы, извините, в подполье ушли. По инициативе, между прочим, вашей конторы.

– Что он собой представлял?
– Я не отреагировал на выпад тренера.
– - Вы ведь с ним общались - сколько?
– почти три года.

– Неразговорчив, скрытен. Но заводной. Нервишки у него шалят, это точно. Очень обязательный. Если пообещал - разобьется, но исполнит. Вот, пожалуй, и все.