Мы помолились, и отец уехал, а в доме стало пусто и сумрачно. А чем заняться умирающей ферме? Я, прихватив "Странствия пилигримов", устроился на крыльце, но, даже не раскрыв книги, положил ее на колени и невидящим взглядом уставился перед собой. Вскоре на крыльцо вышел и Тимоти; в руке он держал пустую кружку.

– Меня мучает жажда, - сказал он.
– Дай мне, пожалуйста, попить.

Я вскочил на ноги и выхватил кружку у него из рук.

– Что ты сказал, Барни?
– донесся из-за двери голос Ма.

– Я ничего не говорил!
– закричал я.
– Это - Тимоти!

Я вошел в дом, зачерпнул воды из ведра и, вернувшись на крыльцо, протянул кружку Тимоти.

– Спасибо, - поблагодарил он и с жадностью выпил воду. Затем парень вошел в дом и поставил кружку рядом с ведром.

– Он мог напиться и сам!
– поразилась Ма.
– Ему хотелось пить, но он ждал, пока сможет об этом сообщить!

– Он понял, чего от него добивался отец, - заметил я.

* * *

Дорога до колодцев Толливерса и обратно должна была занять у отца два дня; первый из них казался мне бесконечно долгим. После полудня я от нечего делать прилег на кровать и быстро заснул. Проснулся я весь в поту. Ма и Мэри спали в большой кровати под москитной сеткой, а Тимоти в доме не было. Решив, что он отправился в маленький домик, я встал и подошел к окну. Дверь туалета была открыта, но Тимоти я нигде не увидел.

Я вышел на крыльцо, но не встретил его и во дворе. Я кинулся к амбару. Огибая угол дома, я едва не наткнулся на Тимоти. Он сидел на земле, привалившись спиной к стене дома; в правой руке он держал наполненную кружку, а пальцы левой опустил в воду.

– Тимоти, ну и напугал же ты меня, - сказал я и сел рядом, а парень, вынув пальцы из воды, коснулся ими моего запястья.
– И не играй с водой, у нас ее и без того очень мало.

Тимоти вылил воду на единственную еще живую герань, целую клумбу которых весной высадила Ма, затем, поднявшись с моей помощью, обронил:

– Пойдем.

Он повел меня, и мы пошли. Сначала от дома к холмам. Потом обратно к дому. Опять к холмам. К дому, но не по своим следам, а держась футах в десяти от них. Опять к холмам, но чуть другим путем. И опять к дому. И так снова и снова. К вечеру мы оба чертовски устали, а Тимоти при ходьбе касался земли лишь пальцами правой ноги, левой же, парившей над землей, даже не шевелил. Наконец Тимоти сказал:

– Я хочу пить. Дай мне, пожалуйста, воды.

Мы вошли в дом и больше в этот день никуда не выходили.

* * *

Утром Тимоти вновь обмакнул пальцы в воду, а затем увлек меня в путешествие по двору - туда и обратно, туда и обратно.

– Что это вы делаете?
– спросила Ма.

Я пожал плечами.

– Не знаю.

Ближе к полудню, когда тени стали совсем короткими, мы с Тимоти уселись на крыльце, рядом с нами в манеже, сооруженном отцом из тщательно оструганных реек и кусков москитной сетки, играла Мэри. Тимоти попросил меня:

– Я хочу пить. Дай мне, пожалуйста, воды.

Я принес ему воды, и он сказал:

– Спасибо.
– Тимоти взял кружку, а затем неожиданно добавил: Очень жарко.

– Точно!
– воскликнул я, удивленный его новой фразой.

Тимоти выпил воду, а последние несколько капель вылил себе на раскрытую правую ладонь и стал водить по лужице пальцами левой руки. Затем он вдруг обратил лицо к Мэри и, сделав в сторону ее манежа два шага, повернул голову ко мне. Я тоже подошел к манежу, и Тимоти коснулся моего запястья. Я вытащил Мэри из манежа и отнес на крыльцо. Затем перенес на крыльцо манеж и посадил в него Мэри.

Тимоти сел на то место, где был манеж, взял пригоршню земли и отбросил ее в сторону; затем взял еще пригоршню и еще. Видя, что Тимоти занят, я взял сестренку на руки и потащил умываться перед обедом. Вернувшись чуть позже, я увидел, что Тимоти вырыл в земле яму и продолжает свое занятие. Я взял его за руку и сказал:

– Время обеда, Тимоти. Пойдем есть.

Пообедав, он вернулся к яме и принялся за свое. Я дал ему большую ложку, с которой частенько играла Мэри, и старый нож со сломанным лезвием. Этими нехитрыми инструментами Тимоти выкопал к вечеру яму такой глубины, что, пригнувшись, мог полностью в ней скрыться. На крыльцо вышла мать с Мэри на руках и пожаловалась:

– Он испортит нам лужайку перед домом.
– Стремясь скрыть слезы, Ма рассмеялась.
– Испортит нашу лучшую лужайку!

Уже совсем стемнело, и зной спал, когда до нас донеслись цокот копыт и скрип колес.

Домой вернулся отец! Мы побежали ему навстречу. Лицо отца было покрыто пылью, но при нашем появлении оно озарилось улыбкой.

Я заглянул в телегу. Только половина бочек была наполнена водой.

– Тебе не хватило денег?
– спросил я, поразившись тому, что кто-то ставит свое желание разбогатеть выше человеческих жизней.