Я убедила себя. Бруно это понял. Я услышала его тихий торжествующий смех.

– О, Дамаск, - проговорил он, - ты предназначена мне, и любишь меня безумно, беззаветно, так что готова все бросить ради меня?

Я услышала свой ответ:

– Да, Бруно. Я оставлю все.

Это была моя брачная ночь. На постели из папоротника мы слились воедино.

Я знала, что ничто больше не будет прежним. Даже в момент страсти я не могла избавиться от мысли, что участвую в церемонии жертвоприношения.

***

Было раннее утро, когда я, одурманенная и растрепанная, пробралась в дом. До дома мы шли вместе, обнявшись. Бруно махал мне вслед, пока я не исчезла в доме.

После всего пережитого я была удивлена, взволнована и ни о чем другом не могла думать. Жизнь стала увлекательным приключением. Я достигла вершины счастья, и в тот момент у меня не было желания оглядываться в прошлое или заглядывать в будущее. Мне хотелось взлететь выше горных вершин. Я желала насладиться всем, что произошло, вспоминать слова, которые мы шептали друг другу, воскресить моменты единения с ним.

Бруно казался мне подобным Богу. Эта всегда исходившая от него, подчиняющая себе сила была великолепной.

"Во всем свете нет никого, похожего на него, - думала я.
– И он любит меня. Я принадлежу ему, а он мне, навсегда".

Я прошла через холл и, когда уже собралась подняться по лестнице, вдруг ощутила какое-то движение и увидела фигуру человека. Это оказался Саймон Кейсман. В сумрачном свете его лицо было белым как мел и похожим на лисью морду. Глаза его сузились.

– Итак, - сказал он тихо, но ядовито, - ты пробираешься домой ночью, как потаскушка.
– Его рука метнулась вперед, и я подумала, что он собирается меня ударить, но он только стряхнул лист с моего рукава.
– Ты могла выбрать и более удобную постель, - добавил он.

Я попыталась пройти мимо него, но он загородил дорогу.

– Я твой опекун, твой отчим. Я жду объяснений твоего беспутного поведения.

– Что, если я не намерена их давать?

– Думаешь, я это позволю? Думаешь, что можешь меня обмануть? Я знаю, что случилось. Ничто не может быть для меня более очевидным.

– Это мое личное дело.

– И ты думаешь, что я буду кормить и одевать твоих ублюдков, если они появятся?

Неожиданно я так разозлилась, что подняла руку, чтобы ударить его. Он перехватил ее прежде, чем я успела это сделать, и придвинул свое лицо к моему.

– Ты потаскуха!
– воскликнул он.
– Ты...

– Хочешь разбудить весь дом?

– Было бы неплохо, чтобы и они узнали, какая ты. Шлюха! Девка, готовая отдаться любому!

– Я доказала тебе, что это не так.

– Клянусь Богом, - сказал он, - я тебя проучу. Я увидела в его глазах похоть, и это испугало меня.

– Если ты меня не отпустишь, я разбужу весь дом, - сказала я.
– Моей матери будет полезно узнать, что за человек стал ее мужем.

– Человек, который лишь выполняет свой долг опекуна?
– спросил он, но я видела, что он заволновался. Он знал мой острый язык и боялся его.

Он отступил на несколько шагов назад.

– Я твой отчим, - произнес он.
– Я отвечаю за тебя. Мой долг - заботиться о тебе.

– И заботиться об имуществе моего отца?

– Ты неблагодарная потаскушка! Где бы ты была, если бы я не позволил тебе остаться здесь? У меня вырвалось:

– Возможно, сейчас мой отец был бы свободен.

Он был потрясен, и я подумала: "Это правда. Я уверена, что он предал моего отца".

Меня охватила ненависть. Он собирался заговорить, но передумал. Казалось, он пытается сделать вид, что не понял значения моих слов.

Мы молча смотрели друг на друга. Я знала, что мои подозрения написаны у меня на лице. На его лице ненависть смешивалась с похотью.

Он сказал:

– Я старался быть тебе отцом.

– Когда тебя отвергли в качестве мужа!

– Я любил тебя, Дамаск!

– Ты любил мое наследство, которое теперь принадлежит тебе, а должно было быть моим.

– Оно перешло ко мне, когда твой отец.., потерял его. К счастью для тебя, оно перешло ко мне, а не к кому-нибудь чужому. Подумай о том, что случилось бы с тобой и твоей матерью, если бы меня здесь не было, - кто бы о вас позаботился?

– Я думаю о том, что бы случилось, если бы мой отец не взял тебя в свою контору, если бы он не позволил тебе здесь жить.

– Ты бы потеряла дорогого друга.

– Только сам человек может определять ценность своих друзей.

– Ты злая, неблагодарная девчонка.
– Он пришел в себя после потрясения, вызванного моим неявным обвинением.
– Всемилостивый Боже!
– воскликнул он.
– У меня к тебе отцовские чувства. Я старался лелеять тебя. Я был о тебе высокого мнения, а теперь узнаю, что ты всего лишь похотливая девка, готовая пожертвовать добродетелью ради удовольствия поваляться в траве, в то время как все порядочные люди спят в своих постелях.