– Значит, ты будешь со мной, несмотря на все трудности, которые тебе придется испытать?

– Да, - ответила я.

Он обнял и страстно поцеловал меня.

– Ты будешь любить меня, слушаться и родишь мне детей?

– С радостью !
– воскликнула я.

– Ведь ты всегда хотела принадлежать только мне.

– Да, но я думала, что безразлична тебе - Ты думала, что меня интересует Кент, - сказал Бруно.
– Глупышка Дамаск..

– Да, я считала, что ты увлечен Кейт. Она умная, красивая, а я...

– Ты моя избранница, - ответил он.

– Мне кажется, я вижу сон.

– Ив том сне сбываются твои желания.

– Да, - ответила я.
– Мне казалось, что у меня больше никогда не будет таких счастливых снов.

– Тогда поклянемся в верности здесь, в этой часовне, где много лет назад нашли меня. Но прежде подумай, Дамаск. Жизнь полна трудностей. Выдержишь ли ты их ради любви?

– С удовольствием, - искренне ответила я.
– И я рада, что тебе нечего мне предложить. Я докажу тебе, как сильна моя любовь.

Он вновь с нежностью коснулся моего лица.

– Спасибо тебе, Дамаск, - сказал он.
– Спасибо за эти слова. Здесь, на этом алтаре, мы принесем наши клятвы. Дамаск, поклянись, что ты любишь меня, и я поклянусь нежно любить тебя.

– Клянусь, - произнесла я.

Мы покинули часовню и вышли в теплую летнюю ночь. Мы прошли по заросшей травой поляне, где сидели детьми.

– Это наша брачная ночь, - сказал он.

– Но свадебной церемонии не было.

– Ты поклялась мне в часовне - это и была наша свадьба.

– Бруно, - сказала я, - ты всегда был не таким, как все. Именно поэтому я и любила тебя, но, если мы решили пожениться, я должна сказать матери. Будет свадьба.

– Это будет позже. Ты принадлежишь мне сейчас. Доверяй мне. Так должно быть, или ты не моя суженая, а я не твой. Ты сказала, что достаточно любишь меня для того, чтобы бросить все, бросить жизнь в достатке, хотя ты еще не знаешь, что такое трудности. Ты уверена в этом, Дамаск? Еще не слишком поздно.

– Уверена. Я буду стряпать для тебя, работать для тебя.

– И верить в меня, - добавил он.

– Я буду тем, кем ты пожелаешь, - пообещала я.
– С тобой я буду счастливее в хижине, чем без тебя в замке.

– Так и должно быть. Ты должна верить мне, трудиться со мной и для меня.

– Так и будет, я буду это делать от всего сердца.

– Это наша брачная ночь, - произнес он. Я поняла, что он хочет сказать, и отпрянула. Я была девственницей, воспитанной в уверенности, что ее нельзя нарушать до брака. Я не должна ожидать, что жизнь с Бруно будет такой, какой она была бы с другим мужчиной.

– Ты думаешь, я собираюсь соблазнить тебя и бросить?
– печально сказал он.
– Значит, ты все еще сомневаешься во мне.

– Нет.

– Но ты сомневаешься. Я думал, ты смелая. Я поверил, когда ты говорила, что доверяешь мне Возможно, я ошибался. Думаю, тебе следует вернуться домой.

Тут он поцеловал меня с такой страстью, о которой я и не мечтала. Я спросила:

– Бруно, ты сегодня совсем другой. Что случилось?

– Сегодня я твой возлюбленный, - ответил он.

– Я ничего не знаю о любви.., о такого рода любви. Я сделаю все, о чем ты меня попросишь, но..

– У любви много граней. Она похожа на алмаз в венце Мадонны. Ты помнишь его, Дамаск? Он сиял и бледным светом, и ярким, он был красным, синим, желтым, сверкал всеми цветами радуги, но это был все тот же алмаз.

Пока он говорил, его руки ласкали мое тело, и я уже не сознавала, что за странная сила влечет меня к нему. Я чувствовала его власть над собой, но не была уверена в том, что мои чувства к нему похожи на любовь, которую испытывают другие люди. Они совсем не походили на то, что я испытывала к Руперту или к отцу. Его любовь ко мне тоже была не похожа на любовь Руперта. Я чувствовала в Бруно потребность подчинить меня своей воле и сама жаждала подчиниться.

В тот момент я могла поверить в то, что он не такой, как другие. Возможно, все девушки испытывают такие чувства к своим возлюбленным, хотя те обладают всеми возможными совершенствами. В тот момент я чувствовала в нем нечто божественное, и у меня возникло желание подчиниться ему, каковы бы ни были последствия.

Моя воля слабела, я хотела и даже жаждала отбросить все, чему меня учили, забыть о своем уважении к целомудрию, о том, что уступать следовало только мужу. Но Бруно и был моим мужем.