Цымбал едва не повторил вслух это слово. Но легко сказать - жить! А попробуй тут поживи, когда ты, как лист подорожника в гербарии, уложен между двумя простынями. Разве он живет! Живет Катя, которая сейчас тоже, может быть, слушает где-то стук часов, ведет счет времени и тоже ждет встречи. Где она и что с ней?

Санитарка завесила окна палаты черными маскировочными шторами и внесла коптилку-ночник. По стенам поднялись косые тени от решетчатых кроватей. Цымбал подсунул руку под подушку, где лежал его бумажник с единственной памятью о далекой жене. Но в сенях послышался разговор.

– Як Цымбалу, - говорил женский голос санитарке.
– Почему нельзя? Спит? Только на минутку, поставлю цветочки и уйду.

Дверь отворилась, и в палату вошла женщина. Кто - при слабом свете коптилки Цымбал разобрать не мог. В руках неожиданная посетительница держала цветы. Выставив их перед собой, она на цыпочках, стараясь не нарушать тишину, двинулась между коек.

Цымбал узнал ее, лишь когда она подошла к столу вплотную и огонек ночника позолотил завитки светлых волос.

– Варя!
– шепотом окликнул он.

– Я думала, вы спите, - так же шепотом ответила девушка.
– Принесла цветочки, а поставить некуда.

– Идите сюда. Нет, нет, на табуретку лучше цветы положите, она скрипучая, а сами на постель садитесь, я подвинусь.

– Что вы, Виктор? У вас нога болит.

– Не говорите о ноге, садитесь. В боях бывал, и ничего. А как в тыл попадаю, непременно что-нибудь да случится. Глаз на самой мирной полевой работе потерял. И нога эта, как известно, не в бою...

– Но и не в тылу, Виктор. Какой у нас тыл!

– Перестанем об этом. Расскажите, как дела идут, как мои ребятишки себя чувствуют. И вообще, что это вы надумали на ночь глядя по госпиталям ходить?

– Я бы и днем зашла, да нельзя, работа. А вам что - неприятно?

– Нет, почему же? Женское общество облагораживает. Чехов говорит, что без такого общества мужчины глупеют.

– Вот странно!
– воскликнула Варенька.
– Мне один лейтенант уже говорил что-то похожее, только на Чехова не ссылался.

– Ушаков, конечно, - уверенно высказал догадку Цымбал.
– Хороший, он парень, Варенька. Механик - и по призванию и по крови.

– Да, я это знаю. У него и дед был механиком, на броненосце каком-то погиб в Цусимском бою. И отец - тоже механик, он и сейчас на "Красном выборжце" работает.

– Ну, правильно! Вам лучше знать друга своего сердца.
– Цымбал засмеялся.
– А я-то, чудак, взялся его биографию рассказывать.

– Ошибаетесь, Виктор. У меня такого друга, о котором говорите, нет, ответила Варенька и, вздохнув, вытащила из букета, лежавшего на табурете, крупный цветок ромашки. Из-под ее пальцев один за другим стали падать на пол и на одеяло широкие белые лепестки.

– Любит - не любит?
– снова усмехнулся Цымбал.

– Это я так.
– Варенька отбросила общипанный цветок и повторила раздельно: - Такого друга у меня нет. Вся моя семья - колхоз. Может быть, это громкие слова, вы не смейтесь, но это так. Папа и мама умерли давно, сестренка погибла в голод, брат воюет, известий от него никаких.
– Она помолчала и, проведя рукой по его плечу, спросила: - А вам, Виктор, жена пишет? Она ведь где-то на Урале?

– Унылый разговор у нас получается, Варя. Перейдемте на другую тему.

Цымбал двинулся на постели и застонал.

– Ну вот, видите, - забеспокоилась Варенька, - я вам только неприятности причиняю. Может быть, мне уйти?

– Посидите.

Цымбал взял ее руку.

Она не отняла и, желая утешить его, сказала:

– Не огорчайтесь, кончится война...

Но Цымбал не дал ей закончить фразу.

– Вы наблюдали когда-нибудь костер в поле?
– Он приподнялся с подушки на локте.
– Чем крепче ветер, тем сильнее огонь. А чиркните спичку погаснет. Так и чувство. Сильное, настоящее - только крепнет в трудную минуту, слабое - еще больше слабеет, а то и вовсе гаснет, как спичка.

– Верно, это очень верно!
– воскликнула Варенька и задумалась. Она не могла решить, то ли Виктор пожаловался на забывшую его жену, то ли хотел сказать, что разлука лишь укрепила их дружбу, их чувства. Она еще раз погладила его плечо и тихонько ушла.

Цымбал шепотом сказал ей вслед:

– Привет Ушакову. Пусть зайдет как-нибудь.

3

– Нельзя этого делать! Вы с ума сошли!

Правление заседал на пасеке. Маргарита Николаевна и бригадиры расположили среди кустов смородины, увешанных гроздьями крупных ягод. В отдалении стоял дед Степаныч и, пропуская сквозь корневые пальцы прядки седой бороденки, сочувственно смотрел и взволнованную Вареньку. Девушка то вскакивала на ноги, вновь садилась, не замечая того, что платье ее от резких этих давший высоко взбивалось, открывая круглые розовые колени. Она доказывала и кричала: